Точка поворота назад, в темное и стыдное прошлое
Блаженны изгнанные за правду... Мф. 5:10
Вот эта чудь белоглазая по имени - Дмитрий Вяткин, по должности чиновничьей — депутат Думы и первый заместитель фракции «Единой Росссии», объявил в конце января «Городу и миру», что пришла пора менять образцы русской словесности, на которых воспитывается новое поколение российских школьников.
Ну, если коротко, то «Молодую гвардию» и «Как закалялась сталь» вернуть взад, в курс школьной программы по литературе, а «Архипелаг Гулаг» Солженицына, наоборот... того, изъять, как «не прошедший испытания временем».
В контекстеАлександр Солженицын, дважды изгнанник Его «Архипелаг Гулаг» стал эпохальным событием, шоковой терапией, изменившей образ мыслей и представление о мире миллионов европейцев. Но властители умов делали все, чтобы бросить камень в Солженицына.
«Как показал исторический анализ «Архипелага ГУЛАГа», который пока еще не убрали, а я думаю, недолго осталось ему находиться в школьных программах, многие факты Александром Исаевичем были высосаны из пальца, придуманы. Историки проверяли все факты. Была попытка получить за это премию — за то, что он вымарал в грязи свою собственную Родину»,
— косноязычно развил свою убогую мысль Вяткин, счастливо не ведущий, что это была не «попытка», а грандиозное мировое признание. Нобеля по литературе Солжу присудили в 1970-ом, а получил он его в 1974-ом, после изгнания его из страны тогдашними «вяткиными».
Ну, а максима Чаадаева, «Я предпочитаю бичевать свою родину, предпочитаю огорчать ее, ...только бы ее не обманывать», которой всю жизнь неукоснительно следовал Александр Исаевич, выше умственных возможностей тех, кто смеет обвинять его, первоклассного историка, во лжи и подтасовке фактов.
Мог ли думский чиновник озвучить эту подлую клевету на величайшего русского писателя, публициста и мыслителя XX-го века, не согласовав повесточку с ВВП, единовластным на сегодня правителем России? Очень сомнительно, если вспомнить, что в 2010-ом именно с подачи ВВП и вошло в школьный курс литературы специальное сокращенное издание «Архипелага» для школьников, подготовленное вдовой писателя Натальей Солженицыной.
До этого он был представлен в российской школе лишь рассказами «Матренин двор» и «Один день Ивана Денисовича», до которых, судя по всему, вскорости тоже доберутся шаловливые ручонки думского уебка.
Как вдова Солженицына может оставаться там, где имя ее великого мужа полощут в грязи убогие «вяткины»?
В середине 60-х, когда набирала обороты хорошо организованная травля «литературного власовца Солженицына», в знаменитом своем письме «Прорыв немоты», самиздатом молниеносно разнесенным по обеим столицам, Лидия Корнеевна Чуковская писала:
«В наших газетах Солженицына объявили предателем. Он и в самом деле… предал гласности историю гибели миллионов, рассказал с конкретными фактами, свидетельствами и биографиями в руках историю, которую обязан знать наизусть каждый, но которую власть по непостижимым причинам изо всех сил пытается предать забвению… Солженицын — человек-предание, человек-легенда — снова прорвал блокаду немоты; вернул совершившемуся — реальность, множеству жертв и судеб — имя, и главное — событиям их истинный вес и поучительный смысл».
В конце 60-х, начале 70-х, все три поколения семьи Чуковских, помогали Солженицыну, как могли опекали его. «Дед» - Корней Иванович, давал ему, гонимому и бездомному, приют и в своем переделкинском доме и в квартире на Тверской. Дочь Лидия писала отрытые письма в его защиту, подвергая себя длительной опале.
Внучка Люша, Елена Цезаревна Чуковская, будучи ученым-химиком, по вечерам, рискуя жизнью, становилась начальником его подпольного штаба «невидимок». Через ее верные руки бывшие зеки передавали «своему» писателю бесценные документальные свидетельства, положенные в основу его главной книги.
Всем им он воздаст потом в прологе к ней: «Эту книгу непосильно было бы создать одному человеку. Кроме всего, что я сам вынес с Архипелага... материал для этой книги дали мне в рассказах, воспоминаниях и письмах [перечень из 227 имен]. Я не выражаю им здесь личной признательности: это наш общий дружный памятник всем замученным и убитым».
Но что за дело белоглазому Вяткину до всех замученных и убитых, если он, не только что сам трехтомник Архипелага никогда не осилил, а и пролог-то к нему в глаза не видел? Потому так легко и несет пургу про «историков, проверивших все факты»…
Александр Исаевич Солженицын когда-то поставил на кон жизнь трех своих малолетних сыновей-погодков, чтобы мир прочел «Архипелаг». Эту историю должен знать каждый, кто всуе поминает имя автора этой книги.
С 60-х годов у Солжа была преданнейшая помощница, его личная машинистка, и что еще более важно, – хранительница одной из копий ею же перепечатанного «Архипелага». Получив от Солжа приказ уничтожить зарытый ею в лесу под Питером экземпляр, она отчиталась ему в красочных деталях, как вырыла рукопись и сожгла ее на костре.
На самом деле у бедной женщины, бывшей зэчки, не поднялась на это рука, что немногим позже и сгубило ее. В августе 1973-го, после пятидневного допроса в советском Гестапо (читай – КГБ), не выдержав давления, которому ее, немощную, там подвергали, несчастная старуха сломалась и раскрыла упырям, где зарыта рукопись «Архипелага».
Не простив себе предательства боготворимого ею человека и самой дорогой в ее жизни книги, она повесилась у себя дома, став, фактически, самой последней жертвой Архипелага по имени ГУЛАГ.
Только после этого, понимая, что книга его попала в лапы ГБ, Солженицын дал разрешение публиковать роман на Западе. На вопрос своего швейцарского адвоката, печатать ли Архипелаг, если власти попытаются шантажировать его угрозой безопасности детей, он из Москвы ответил:
Печатать. Ведь жизнь моих троих не дороже же жизни тех десятков миллионов, которые отняты до сих пор не разоблаченным до конца режимом.
В контекстеКонец славной книжной эпохи Роман «Доктор Живаго» Пастернака, который даже никто не читал, поднял огромную страну на дыбы. Коллективы заводов и НИИ писали резолюции об этом романе. Против «Архипелага ГУЛАГ» Солженицына «страна огромная» встала на «смертный бой». И проиграла его.
Не будем задаваться вопросом, способны ли на такую сверхчеловеческую жертвенность думско-кремлевские «вяткины». Да что, вяткины! А мы, каждый из нас, разве способны на столь великий, идущий противу всех наших врожденных инстинктов поступок? Воистину, «больши сея любве никтоже имать, да кто душу свою положит за други своя…»
Все это не помешало тем, кто в конце 90-х кичился своей легкой оппозиционной фрондой, впрочем, вполне безопасной в позднее пост-советское время, не скрывать своего презрения к нему, когда он после 20-летнего изгнания вернулся в Россию. Его, сидельника и мученика, обвиняли в холопском служении власти, в мракобесии и шовинизме.
Глупцы, они надеялись, что, вернувшись в новую Россию, он немедля прибьется к их либеральной тусовке, и неколебимым авторитетом своего имени усилит ее влияние на российское общество.
А он повел себя дерзко, впрочем, вполне по солженицынски. Ни к каким стаям, разумеется, не примкнул, и, о ужас! - не только не гнушался принимать награды из рук Президента, но дошел и до того, что пару раз его самого принимал у себя дома в Троице-Лыково.
Кстати, на одном из этих приемов, именно, по поводу «романов из школьной программы», ВВП внимал советам Солжа, как прилежный ученик внимает словам любимого учителя.
Видимо, в то время правитель всея Руси, еще не успевший окостенеть от возложенных на него властных полномочий, вполне осознавал величие старца, незадолго до смерти поверившего в то, что деяния ВВП идут на благо России (а в конце «нулевых» так и было). Оттого и принявшего и награду из его рук, и его самого в своем доме.
Что бы он, в жилах которого текла и русская и украинская кровь, сказал сегодня, видя, как безжалостно уничтожают друг друга два славянских народа с почти неотличимым ДНК? Кто знает, может быть, верно ощущая эту братоубийственную войну гражданской, повторил бы вслед за Волошиным:
И там, и здесь между рядами
Звучит один и тот же глас:
— «Кто не за нас — тот против нас!
Нет безразличных: правда с нами!»
А я стою один меж них
В ревущем пламени и дыме
И всеми силами своими
Молюсь за тех и за других.
Солженицын никогда не ждал, когда «правильные» идеи станут достоянием массового сознания. Он сам продуцировал эти идеи. Он говорил горькую правду своему народу как бы «на опережение», невзирая на то, что в те времена ни одурманенный властью народ, ни сама дряхлеющая власть, никаким образом не могли бы проникнуться, к примеру, его концепцией геополитического самоограничения.
В контекстеСовестливый пророк. Как Солженицын предвидел будущее России Александр Солженицын, столетие которого сегодня отмечают в мире, сыграл важнейшую роль не только в литературе, но и — отчасти вопреки собственному желанию — в общественной жизни страны. Во многом оставшись непонятым, он в то же время стал одной из главных фигур ХХ века.
Вот что писал будущий «шовинист» Солженицын в далеких 70-х:
«Перестав пригребать державною рукой соседей, желающих жить вольно и сами по себе, — обратим свое национальное и государственное усердие на неосвоенные пространства Северо-Востока, чья пустынность уже нетерпима становится для соседей по нынешней плотности земной жизни. [...]
Это будет означать, что Россия предпримет решительный выбор САМООГРАНИЧЕНИЯ, выбор вглубь, а не вширь, внутрь, а не вовне; всё развитие своё — национальное, общественное, воспитательное, семейное и личное развитие граждан, направит к расцвету внутреннему, а не внешнему. Это не значит, что мы закроемся в себе уже навек. То и не соответствовало бы общительному русскому характеру. Когда мы выздоровеем и устроим свой дом, мы, несомненно, еще сумеем и захотим помочь народам бедным и отсталым. Но — не по политической корысти: не для того, чтоб они жили по-нашему или служили нам.»
А вот еще пример. В 1992-ом Ельцин впервые в качестве Президента России приезжает в Америку. Из гостиницы он немедленно звонит «вермонтскому затворнику» с вопросом остро стоящем тогда перед Россией. Нужно ли отдавать Японии Курильские острова?
Ответ оказался довольно неожиданным для человека с репутацией «русского националиста»:
«Я изучил всю историю островов с ХII века. Не наши это, Борис Николаевич, острова. Нужно отдать. Но дорого...»
Сегодня за такие призывы к территориальному самоограничению можно не только иноагента схлопотать, а и кое-что похуже…
Изгнанный из «Империи Зла» за правду, бесстрашно брошенную в лицо преступной коммунистической власти и порабощенному ею народу, он не перестал, и оказавшись на Западе, высказывать ее гражданскому обществу свободного мира. По этой причине кумиром левой западной интеллигенции он тоже оставался сравнительно недолго. 8 июня 1978-года он был приглашен в качестве главного спикера на Ассамблею выпускников Гарварда.
Актовая Речь Солженицына, и по глубинному смыслу и лингвистически – ослепительна. Этот шедевр «страстной публицистики» безошибочно изобличает в нем истинного «гения века».
Прочтите ее целиком просто for your reading pleasure, и вы увидите, что в ней он бесстрашно идет наперекор либеральному западному мейнстриму, подвергнув убийственному анализу все и каждый из, казалось бы, незыблемых его столпов: Права человека, Пацифизм, Свобода прессы, Свобода слова, и прочее.
В 1978 году Александр Исаевич был в зените своей планетарной славы.
После гарвардской речи западная либеральная интеллигенция, справедливо заподозрив в нем чужака, сначала осторожно, а потом все смелее, стала, что называется, call him names, дойдя до «воинственного реакционера», «обскуранта», и, даже, до «будущего православного аятоллы».
Возможно, не последнюю роль сыграл тут и полувоенный френч Солженицына, в который он, по ему одному известной причине, облачался в особо торжественных случаях. Так или иначе, но роман его с западной интеллигенцией закончился.
Вместо того, чтобы прислушаться к его трудно оспоримым доводам относительно природы демократии, пожирающей во все более левеющем либеральном обществе самое себя, его просто перестали звать на подобные мероприятия.
Так что, евангельское «изгнанные за правду» в эпиграфе, это не просто о нем. Это о нем – дважды. А теперь, кажется, уже и трижды. Ведь похоже на то, что Родина-мать в который уже раз обратила к нему злобное лицо мачехи.
Ненавистная моя родина!
Нет постыдней твоих ночей.
Как тебе везло На юродивых,
На холопов и палачей!
Как плодила ты верноподданных,
Как усердна была, губя Тех —
Некупленных и непроданных,
Осуждённых любить тебя!
Солженицын был из тех, кто «осужден» неизбывно и мучительно «любить ненавистную свою родину», вдали от которой пребывал не по своей воле, и на благо которой всю жизнь каторжно трудился за письменным столом, оставляя себе время лишь на еду и сон.
Как нам всем не хватает сегодня его голоса, сурово-бескомпромиссного и страстного, как у ветхозаветных пророков, и при этом, все равно - любящего.
Кода-то он учил нас как бороться с режимом, не выходя на площадь, а только неучастием во лжи, во всеобщем обмане, на котором этот режим держался.
Он писал - и слово его меняло сознание миллионов. Разящим своим словом он внушал действенное отвращение к существующему порядку вещей. Ко лжи, лицемерию, предательству, беспринципности. К миру узаконенного абсурда, в котором мы жили. Роль его в падении «Империи Зла» - огромна.
Власти ненавидели его люто и также люто боялись. В КГБ был создан целый отдел по борьбе с Солженицыным.
В контекстеВ колесе Солженицына Произведение еще интересно тем, что Солженицын как бы перебрасывает мостики между десятилетиями. Если романтические описания заканчиваются на 1917 году, то дальше в «Дневнике» эти исторические реалии вплетены в настоящий день...
Несколько десятков упырей с подслушивающей аппаратурой, осведомителями, секретными инструкциями ЦК – и один, ничем, кроме правды не защищенный, пятидесятилетний человек, у которого не было ни машины, ни стоящей за ним группы или организации, не было даже московской прописки.
Кроме него, так ненавидели и так боялись только Герцена, чью великую традицию довелось ему развить и продолжить в XX веке. За распространение и даже хранение Архипелага давали срока. Но был ли в вашем окружении хоть кто-то, кто не «хранил» и не «распространял» фотокопию этой взрывоопасной книги?
Как величайшую драгоценность передавали ее из-рук в руки, на двое-трое бессонных суток, с четким указанием, какому именно счастливчику передать ее по прочтении.
Сестры по несчастью, две великих печальницы, Лидия Корнеевна Чуковская и Анна Андреевна Ахматова боготворили «Исаича» еще с начала 60-х, с момента прочтения в рукописи «Ивана Денисовича». Ахматова, встретившись тогда с Солженицыным накануне выхода твардовского «Нового Мира» с его повестью, расскажет потом об этом так:
«Вошел викинг. И что вовсе неожиданно, и молод, и хорош собой. Поразительные глаза.»
Облик его менялся с годами таким чудесным образом, что из бесстрашного викинга преобразился к глубокой старости в отмеченный высшей духовной красотой лик праведника. Доведись Ахматовой встретиться с ним в его последние годы, она сказала бы, что так Господь метит своих верных.
Он с младых лет сознавал высокое свое предназначение и жил так, чтобы оправдать его. В лагере (Степлаге в Северном Казахстане), где его держали на общих работах, его прооперировали по поводу редчайшего и случайно обнаруженного вида рака. Он выжил. Через год, в 53-ом уже в ссылке у него обнаружили раковую опухоль в желудке.
Врачи, тоже ссыльные, дали ему три недели. Дальше передаем слово самому Солженицыну:
«Однако я не умер. При моей безнадежно запущенной остро-злокачественной опухоли это было Божье Чудо, я никак иначе это не понимал. Вся возвращенная мне жизнь с тех пор - не моя в полном смысле, она имеет вложенную цель».
Окончательно уверившись в волю хранящего его провидения, он начал составлять, собирать по крупицам свою главную книгу, которую, переведенную более чем на 40 языков, прочтет потом весь мир. Прочтет и содрогнется колоссальным масштабам советской лагерной системы, перемоловшей десятки миллионов жизней, которые, наконец-то, обрели голос на страницах Архипелага.
Поразительная история его излечений от неизлечимой тогда болезни доказывает, что книгу эту курировали силы не совсем земного происхождения. И не напиши он кроме нее более ни одной строки, он до конца исполнил бы свое земное предназначение.
И вот это свидетельство, пропитанное кровью и предсмертными стонами миллионов государственных рабов – узников ГУЛАГа, а кроме того, ослепительный образец русской прозы, хотят изъять из списка необходимых юношеству книг. Хотя сегодня, на фоне неописуемой трагедии, вызванной братоубийственной войной, этот факт может показаться сущим пустяком, на который неловко обращать внимание поглощенных сводками с фронта людей.
На самом же деле, для России, подлый акт изъятия Солжа из школьных программ – очевидная точка поворота назад, в темное и стыдное прошлое.
Александр Исаевич Солженицын, высшее национальное достояние России, оставил своему народу, да и всему человечеству, грозное предупреждение о том, как легко в 20-ом веке «государство рабочих и крестьян», с конституцией, армией правоведов, и «моральным кодексом советского человека», смогло на полвека поработить свой народ.
Но это не только попытка осмыслить факты, сделавшие реальностью дантовый ад государственного террора на территории от океана до океана. Это еще и практическая инструкция, как, невзирая на сладкую ложь о грядущем счастливом будущем, разглядеть в действиях властей то преднамеренное злодейство, которое рано или поздно коснется и тебя лично.
Поэтому, сопротивление этим действиям нужно оказывать немедленно, пока «рот твой не заткнут», и контроль преступной власти над своими поданными еще не сделался тотальным.
Незабываемым отрывком о «женщине, обхватившей фонарный столб», из первой части Архипелага, глава «Арест», мы и закончим этот затянувшийся комментарий на изъятие этой самой нужной сегодня и школьникам и их родителям книги. И на Украине ничуть не меньше, чем в России.
«...И рот ваш не заткнут. И вам можно и непременно надо было бы КРИЧАТЬ! Кричать, что вы арестованы! что переодетые злодеи ловят людей! что хватают по ложным доносам! что идет глухая расправа над миллионами! И слыша такие выкрики много раз на день и во всех частях города, может быть сограждане наши ощетинились бы?
В 1927-м, когда покорность еще не настолько размягчила наши мозги, на Серпуховской площади днем два чекиста пытались арестовать женщину. Она обхватила фонарный столб, стала кричать, не даваться. Собралась толпа. Расторопные эти ребята сразу смутились. Они не могут работать при свете общества. Они сели в автомобиль и бежали...».
* * *
P.S.
Если вы любите Солжа, как люблю его я, вам будет интересно узнать как эволюционировали его взгляды на «украинский вопрос» с 1968-го по 2006 год: Солженицын как пророк: С Украиной будет чрезвычайно больно...
А это любопытнейшая зарисовка о встрече Нины и Александра Воронель (русские израильтяне, он — бывший зав. кафедрой физики Т.А. Универа, она — поэт, переводчица «Ворона», издатели знаменитого журнала «22») с четой Солженицыных в их доме в Троице-Лыково.
P.P.S.
Я помню тот ванинский порт — колымская народная каторжная песня.
Исполняет Дина Верни. В 6-летнем возрасте, в 1925-ом году была вывезена из Кишинева во Францию. В оттепель приехала в СССР. Ходила по домам бывших каторжан и слушала их рассказы и песни. Вернувшись в Париж записала пластинку на русском. ТАК эту песню не исполняет никто из родившихся и всю жизнь живущих в России.
При хорошем воображении эта песня в исполнении Дины Верни заменяет все три тома Архипелага. Никогда не могла дослушать ее до конца без слез.
* * *
Соня Тучинская
«Живой журнал»