Историк Никита Петров разбирает программное интервью директора ФСБ Александра Бортникова
Специалист по истории советских спецслужб Никита Петров читает интервью главы ФСБ Александра Бортникова, находит в нем старые мифы, подтасованные цифры, несуществующие документы, и объясняет, почему не нужно воспринимать его всерьез.
Бурно отметили сотрудники ФСБ профессиональный праздник: накануне столетия со дня образования ВЧК 20 декабря 1917 года нынешний глава ФСБ России, генерал армии Александр Бортников дал огромное программное интервью главному редактору «Российской газеты». На советский манер названное «ФСБ расставляет акценты», оно прослеживало столетнюю историю борьбы органов со шпионами, террористами и «белоэмигрантами», создавало образ России как крепости в кольце врагов, прозрачно намекало на вину многих репрессированных в сталинское время, сетовало на распад Советского союза и выглядело гигантским пресс-релизом ФСБ, опубликованным на двух полосах ведущей государственной газеты.
В обществе интервью вызвало взрыв. Группа академиков и член-корреспондентов РАН опубликовало открытое письмо, с критикой интервью и заявлением, что
«впервые после XX съезда КПСС одно из высших должностных лиц нашего государства оправдывает массовые репрессии 1930–40-х годов»
и напоминанием, «какое огромное количество замечательных ученых было уничтожено в расцвете своей деятельности».
Конгресс интеллигенции потребовал немедленной отставки Александра Бортникова, который «сделал ряд возмутительных утверждений, дискредитирующих правовые основы нашей страны». Заявление Конгресса подписали, в частности, Людмила Алексеева, Лев Гудков, Ирина Прохорова, Лев Шлосберг, Светлана Ганнушкина, Лев Пономарев.
В частности, возмущение общества вызвало то, что Александр Бортников с гордостью выводил историю нынешней ФСБ из ВЧК 1920-х и НКВД 1930-х. Мы попросили прокомментировать интервью историка, главного в России специалиста по истории советских спецслужб Никиту Петрова.
— Давайте по порядку. Что именно в интервью Бортникова вызывает у вас вопросы?
— Первое, что меня покоробило — утверждение, что под открытыми Московскими процессами 1937-1938 годов что-то есть.
— Вот цитата: «Архивные материалы свидетельствуют о наличии объективной стороны в значительной части уголовных дел, в том числе легших в основу известных открытых процессов. Планы сторонников Л. Троцкого по смещению или даже ликвидации И. Сталина и его соратников в руководстве ВКП(б) — отнюдь не выдумка, так же как и связи заговорщиков с иноспецслужбами».
— Фактически Бортников повторяет «Краткий курс истории ВКП(б)», где четко сказано, что оппозиция — это передовой отряд мировой реакции, это злодеи, которые «стали на путь организации диверсионных актов, на путь шпионажа». Повторять это сегодня — не просто анахронизм. Это не исторично. Это идет вразрез с политикой нынешней российской власти, которая ставит памятник репрессированным. И вразрез с принятыми ранее юридическими решениями. Я думаю, Бортникову известно, что все люди, которые прошли по этим процессам - за исключением Генриха Ягоды — были реабилитированы. Утверждать, что под обвинениями что-то было — это не просто ретроградство и мракобесие, но и правовой нигилизм. Это первое. Второе, что меня удивило — статистика репрессированных.
— Бортников говорит: «Еще в конце 1980-х годов была рассекречена справка МВД СССР от 1954 года о количестве осужденных за контрреволюционные и иные особо опасные государственные преступления, в том числе за бандитизм и военный шпионаж в 1921 - 1953 гг. — 4 060 306 человек. Из них к высшей мере наказания приговорены 642 980, к ссылке и высылке — 765 180».
— Эти цифры — вольное цитирование архивного источника. Вот справка по делам органов ВЧК-ОГПУ-НКВД-МГБ, подписанная и.о. начальника первого спецотдела МВД СССР полковником Павловым в декабре 1953 года. Тут указано, что только за 1921–1938 годы органами Госбезопасности было арестовано 4 835 937 человек, к 1953 — 6 миллионов человек. В справке действительно речь идет об осуждении за 1921- 1953 годы того количества человек, которое назвал Бортников — 4 060 306. Но при этом число приговоренных к расстрелу – 799 455. При этом справка не включает статистику репрессий СМЕРШ и отдельные крупные дела, например, «Катынское дело». По данным «Мемориала», общий итог расстрелянных за эти годы – около одного миллиона. Любые меньшие цифры — это попытка затушевать вопрос. Хотя, если вдуматься, 4 млн – тоже огромное число. А вообще государство до сих пор палец о палец не ударило, чтобы обнародовать официальное и выверенное число жертв советского террора.
Кроме того, Бортников говорит: «К ссылке и высылке приговорены — 765 180 человек». А где целиком депортированные народы? А где раскулаченные и высланные? Здесь идет речь о приговорах, а не об административно высланных. Бортников это не уточняет.
— Справка, на которую ссылается Бортников, действительно существует?
— Да, она хранится в Государственном архиве РФ и неоднократно публиковалась, например в 2000-м в сборнике «ГУЛАГ». Но ее не рассекретили в конце 80-х, как говорит Бортников. Она оставалась под грифом «совершенно секретно» даже в годы перестройки. Казалось бы, в горбачевские годы много всего писали относительно того, что были репрессии, шел процесс реабилитации. Но цифры стали появляться только после августа 1991 года. Статистика всегда портила официальную линию. Бортников мог бы пойти в архив ФСБ, открыть фонд № 8, посидеть месяц с бумагами. Тогда он назвал бы другие цифры. Но, в целом, интервью создает благостную картину и умалчивает о трагических страницах. Например, из него мы не узнаем, что все наркомы, начиная с Ягоды и кончая Берией, были расстреляны и по сей день не реабилитированы. Как понимать этот факт? Правильно их расстреляли или нет? Берия — хорош или плох?
— Конечно, хорош: «При Л. Берии часть из них [репрессированных идейных чекистов] была возвращена в органы безопасности».
— Да, а следом идет лукавство: «Всего в 1933 – 1939 годах репрессиям подверглись 22618 чекистов». Это правда? Да, безусловно, такая справка в архиве ФСБ есть. Понятно, что среди этих 22 тысяч, главным образом, милиционеры, работники ЗАГСов, пожарная, пограничная и внутренняя охрана. И в справке, где приведена эта цифра, указано, что они были осуждены в том числе условно — за общеуголовные и должностные нарушения: растраты, упущения по службе, неумение правильно организовать конспиративную работу.
— То есть в 22 тысячи входит, условно, пограничник, который потерял свою винтовку.
— …И Карацупа, у которого сбежала собака. А по контрреволюционным обвинениям — Бортников говорит как раз о них — в 1937–1938 были репрессированы всего пара тысяч чекистов. Напомню – в системе госбезопасности (УГБ–ГУГБ НКВД) на начало 1937-го всего-то работало порядка 25 тысяч человек.
— Выходит, Бортников создает миф, что чекисты сами страдали от репрессий, а потом пришел Берия и навел порядок.
— Берия действительно вернул часть этих людей в органы в 1941-м. Началась война, некому было работать в военной контрразведке. И чекистов, которые до этого сели за нарушение социалистической законности, за избиение подследственных, стали брать на работу в Особые отделы НКВД, откуда они перетекли в 1943-м в СМЕРШ — вместе с привычными им приемами работы.
Бортников мог бы сказать: «Длительное время Органами госбезопасности командовала пробравшаяся туда кучка политических авантюристов». Так писали в учебнике истории КПСС, это и сейчас всем бы было понятно.
— Но тоже бросало бы тень на органы.
— Безусловно. Поэтому он решил, что лучше вообще это не рассказывать.
— Глава ФСБ говорит, что на ВЧК лежали задачи разведки и контрразведки, но не упоминает роль ВЧК внутри страны.
— Да. Почему он не сказал ничего об «Особом бюро по делам об административной высылке антисоветских элементов интеллигенции» созданном в 1922-м в Секретно-оперативном управлении ГПУ? И вообще о подавлении госбезопасностью любых форм сопротивления советской власти? Приятно прикрываться борьбой с иностранными разведками.
О том, что органы госбезопасности превратились в орудие коммунистической партии по борьбе с собственным народом? О том, что с 1937 года широко применялись пытки и избиения подследственных?
— Ровно в одном месте интервью есть слово «перегибы»: «Жесткие методы государства породили неприятие у части советского общества. Даже внутри ОГПУ возник конфликт между председателем Г. Ягодой и его замом С. Мессингом, выступившим в 1931 году вместе с группой единомышленников против массовых арестов. В органах начались «чистки», которые еще больше усилились после убийства С. Кирова в декабре 1934 года. При малейших подозрениях в «неблагонадежности» квалифицированные сотрудники переводились на периферию, увольнялись или арестовывались. Их место занимали люди без опыта оперативной и следственной работы, но готовые ради карьеры на исполнение любых указаний. С этим отчасти и связаны «перегибы» в работе ОГПУ — НКВД на местах».
— Конфликт кончился тем, что Мессинга и несколько руководящих работников действительно из системы ОГПУ убрали. Но эти люди, которые обвиняли Ягоду в нарушении законности, нарушали законность и сами — сфабриковали, например, дело микробиологов, дело о бактериологической диверсии. Они боролись против Ягоды, а не за чистоту метода, и выгнали их не потому, что они не нарушали законность, а потому, что они нарушали монолитное единство в рядах ОГПУ. У Бортникова же все представлено так, как будто бы хорошие чекисты боролись против плохих.
Точно также период Андропова. Период Андропова – это хорошо или плохо?
— Хорошо: «Был взят курс на большую открытость КГБ и результатов его деятельности для советского общества (…) Акцент сместился на предупредительно-профилактические мероприятия и меры административного воздействия».
— Во-первых, большая открытость началась не при Андропове, а при Хрущеве. Второе: курс на «профилактические мероприятия» — был объявлен в 1959 году как часть общехрущевского курса. Декларировалась вера в то, что человек не так уж плох, коллектив может его перевоспитать и не надо тянуть в тюрьму каждого, кто по недомыслию ведет антисоветские разговоры, достаточно сажать несколько десятков человек в год, зато остальные будут бояться. Эта линия потом развивалась при Андропове, но не Андропов ее начал. Где в интервью Бортникова рассказ о том, что во времена Андропова КГБ обеспечивало идеологический контроль и боролось с людьми, которые высказывали критические суждения в отношении советской власти? Что их уделом было оказаться под надзором КГБ, сидеть в психушке, подвергаться профилактированию или отправляться в тюрьму или вынужденную эмиграцию? Как можно было написать про Андропова, не написав про Сахарова и Солженицына?
— В интервью сделан акцент на борьбу с «иностранными», как сейчас принято говорить, «партнерами». Бортников описывает, как все сто лет его ведомство боролось со шпионажем и внешними врагами, а его внутренняя деятельность уведена в тень. Насколько это для вас неожиданно?
— Пафос прославления КГБ при Брежневе в том и заключался: у нас своя особенная линия исторического развития, мы впервые развиваем новое социалистическое общество, и поэтому мы в кольце «идеологических врагов», и идеологическая борьба обостряется.
В сталинское время эта концепция «осажденной крепости» была доведена до логического совершенства, чем, видимо, нынешние адепты ФСБ восхищаются. Пафос борьбы с иностранными разведками и подозревание всех и вся в работе на них — общее место сталинской системы репрессий. Сейчас мы видим отраженный свет сталинской эпохи: мы опять стали враждебны всему миру, и он кажется нам враждебным. Но идеологические постулаты Бортникова о том, кто мы, где мы находимся и кто наши враги — это реинкарнация сталинского «Краткого курса истории ВКП(б)»
А самое удивительное для меня в интервью — настоящая чекистская паранойя, которая сконцентрировалась в понятии «агента влияния». Бортникова спрашивают: агент влияния — это современный сленг? «Нет, этот термин впервые был употреблен Ю. Андроповым еще в 1977 году в докладе для Политбюро «О враждебной деятельности ЦРУ США по разложению советского общества и дезорганизации социалистической экономики через агентуру влияния».
— Был такой доклад?
— Не было такого доклада! В том-то и дело! Летом 1991 года на закрытом заседании Верховного совета председатель КГБ Владимир Крючков активно цитировал записку якобы Андропова, которая была подана якобы в ЦК КПСС. В ней и появлялся термин «агенты влияния». Они были выращены Западом, сидели в Кремле еще при Андропове и разваливали страну. Крючков даже дату этой записки называл — 24 января 1977 года, но нигде и никогда ее не публиковал с указанием источника. Потому что он сам ее написал.
В 1977-м Крючков был начальником Первого главного управления КГБ и, я полагаю, сам готовил такую записку. Может быть, даже передал ее Андропову, но вряд ли посылал в ЦК – это значило бы выставить себя на посмешище. «Агенты влияния» — это просто выдумка Крючкова. Я читал этот текст. Это бред. Это паранойя. Такое даже в 1977 году в ЦК КПСС нельзя было посылать.
И теперь Бортников пытается приписать выдумку Крючкова Андропову и верит в «агентов влияния». Ну, некоторые и в «Протоколы сионских мудрецов» верят.
Когда ФСБ не может понять побудительные мотивы действий того или иного демократически мыслящего человека, она объявляет его «агентом влияния». Это удобно, не нужно ничего доказывать. Такой способ мышления противопоказан руководителю сферы, которая отвечает, в том числе и за соблюдение законности.
— В интервью перечислены несколько случаев поимки сотрудниками ВЧК иностранных шпионов. Например: «Первым значительным успехом советской контрразведки стало раскрытие в сентябре 1918 года «Заговора послов» стран Антанты под руководством главы дипмиссии Великобритании Р. Локкарта». Заговор-то хоть был?
— Заговор стран Антанты — это провокация ВЧК. Она была сделана очень просто: несколько чекистов под видом охранявших Кремль латышских стрелков явились к руководителю британской миссии и сказали, что есть возможность свергнуть большевистское правительство. Их не прогнали, а якобы даже дали денег, что стало основанием для дискредитации дипкорпуса. Также были проведены провокационные операции «Трест» и прочие, которые Бортников тоже упоминает. С тех пор советская Госбезопасноть очень полюбила то, что мы называем провокацией. Считалось, что с помощью нее мы контролируем действия противника, отвлекаем его на негодный объект, на «легендированную» организацию. И одновременно демонстрируем общественности, что противники — заговорщики, враги.
— Бортников понимает, что это была провокация?
— Не уверен.
В официальном учебнике КГБ 1977 года (у нас он считается совершенно секретным, а на сайте Библиотеки Конгресса США выложен в открытом доступе) заговор Локкарта подан как славная страница истории органов.
«Трест» и Синдикат» — тоже. Там нет слова «провокация», там сказано, что это метод работы. Бортников знает, что это был большой успех, и преподносит это, как успех.
— Получается, глава ФСБ не просто перечисляет советские мифы, но верит в них?
— Мы можем провести классификацию того, что видим в интервью. Во-первых, старые мифы «о главном», в которые верят и современные чекисты.
Во-вторых — изложение фактов, которые действительно имели место, но либо рассказаны не до конца, либо интерпретируются неверно. Мне могут сказать: «Откуда ты знаешь, как правильно интерпретировать?» А так и интерпретировать: если была массовая реабилитация жертв политических репрессий — значит, не надо бросать на нее тень и называть реабилитированных виновными, иначе это не просто архаика, но и правовой нигилизм.
В-третьих, это конструирование новой идеологии. В ней органы всегда остаются на страже государства и государственности, а партия иногда появляется, как неправильная организация, которая запрещала органам госбезопасности работать против себя. Притом, что, согласно совершенно секретному положению о КГБ, органы — это вооруженный отряд коммунистической партии, который подчиняется только ей. Теперь же глава ФСБ конструирует миф, что органы всегда были на защите государства, просто одно время у руля государства была неправильная организация типа КПСС. Хотя возникает вопрос: если они всегда стояли на страже этого государства, почему оно рухнуло? Бортников выстаивает новую мифологию о том, что в годы Перестройки началась дезинтеграция КГБ. Вина приписывается Горбачеву, который как будто бы развалил Советский Союз.
— В интервью есть намек, что органы сражались за сохранение СССР, но не преуспели.
— Августовский путч 1991 года – это и было их сражение. Путч провалился, потому что население КГБ не поддержало. В горбаческое время это была крайне архаичная организация, которая сопротивлялась реформам. В интервью это не сказано.
— Тем не менее, Бортников выводит преемственность нынешней ФСБ из КГБ.
— Да, и у меня совершенно детский вопрос: зачем? Не проще ли было отбросить прошлое и сказать: «Мы должны подвергнуть критическому анализу историю органов и осудить их преступления». Ельцин предложил ФСБ новую дату — 24 января 1992 года, создание министерства безопасности РФ. Не понравилась. С 1995 года ФСБ вернулась к старой, 20 декабря 1917-го. И теперь она постоянно находится под огнем критики только потому, что никак не может сама совладать с этим прошлым.
— Интересно, чего глава ФСБ добивался этим интервью?
— У нас есть официально принятые документы, например, «Концепция государственной политики по увековечению памяти жертв политических репрессий». У нас есть памятник «Стена скорби». На его открытии президент Путин сказал, что репрессиям не может быть оправдания. Эти слова — точка.
В истории всегда бывают точки: к примеру, доклад Хрущева о культе личности, или выступление Горбачева по поводу 70-летия Октябрьской революции, где он сказал: «Вина Сталина огромна и непростительна». Эти слова означали новый шаг в отношении к прошлому. Но вдруг возникает интервью ответственного начальника, которое идет совершенно вразрез с тем, что сегодня постулирует наше государство и, более того, возвращает нас в идеологическую систему сталинских времен. И возникает вопрос: почему?
Как только интервью вышло, появилось версия, что это пробный шар, попытка посмотреть, как отреагирует общество. Общество не проглотило это интервью, критические и негодующие отклики были многочисленными.
Я не верю в конспирологию и не верю, что из Кремля Бортникову сказали: давай-ка, залуди покруче и посмотрим, как это воспримут, а то мы слишком много не того сказали, открывая «Стену скорби».
Конечно, это было бы очень красиво, но означало бы, что наша страна управляется по плану из одного центра, который смотрит, как дозировать меры строгости и меры кротости. Но у нас все-таки государство, где каждый начальник может говорить то, что хочет, Бортников не исключение и может свободно транслировать свои архаичные взгляды.
Подозреваю, он заказал этот материал у себя в Центре общественных связей, те собрали паззл об успехах органов госбезопасности, Бортникова он устроил. Если он не чувствовал, что общество будет критически настроено по отношению к такому материалу — значит, он оторвался от жизни, так бывает.
— Если резюмировать, получается, что Бортников просто широко отметил праздник. Разворот в «Российской газете» — это примерно как концерт ко дню чекиста с военным оркестром и Олегом Газмановым.
— Да, хотя ФСБ, как «Газпром», могли бы позволить себе и Deep Purple пригласить. Я вижу в этом интервью, во-первых, очень симптоматичную попытку оправдания столетней истории террора против собственного народа. Во-вторых, вижу бесплодность и безуспешность этих оправданий, поскольку сам материал Бортникова работает против его концепции. В-третьих, я вижу, что в нашей стране пока еще действительно существует свобода мнений.
Если Кремль объявит Бортникову выговор за это интервью, меня это даже удивит.
Завтра это интервью так же не вспомнят, как мало кто помнит, что говорил в 1989 году Крючков в докладе на годовщину Октября.
Попытка Бортникова создать красивую и стройную историю госбезопасности провалилась: куски интервью не связаны логически, сюжеты провисают. Никаких убедительных и законченных концепций относительно советского прошлого у этого ведомства нет, как нет генеральной линии в области изучения истории. Та линия, которую хотел бы проводить Кремль, нереализуема, потому что противоречит самой истории. А публика все равно знает, что такое система госбезопасности и почему ее надо бояться.
* * *
Елена Рачева
«Новая газета»