Интервью
Очередная смена власти в Аргентине. Переворот в Боливии. Углубление кризиса в Венесуэле, общественные, социально-экономические и политические модели стран Латинской Америки в статике и динамике, жизнь диаспор и внешние влияния – об этом и многом другом мы беседуем с Ки (Китти) Сандерс — известной латиноамериканисткой, специалистом в области безопасности и противодействия торговле людьми.
Г-жа Сандерс — член аргентинского Союза писателей, автор трёх книг, в том числе бестселлера о human trafficking и нелегальных аспектах индустрии для взрослых «Prolegómenos al libro Carne». Награждена правительством Буэнос-Айреса за работу в социальной сфере. Во время прошлых выборов издавала газету «Visión Independiente».
Представляет ли собой, на Ваш взгляд, Латинская Америка некий единый регион, в котором общественно-политические процессы демонстрируют взаимозависимость? Или, скажем, иноязычность Бразилии или принадлежность Мексики к (так или иначе продолжающей существовать) НАФТА даёт о себе знать?
На мой личный взгляд, Латинская Америка представляет собой не только единый регион, но и отдельную «цивилизационную ветвь», особенности которой заключаются в соединении мощного автохтонного доколониального бэкграунда с католицизмом (в XX веке к католицизму добавился протестантизм, особенно в Сальвадоре, Гватемале и отчасти Бразилии), национал-республиканскими антиколониальными политическими практиками, контр-институционализмом (в инстит уционализме латиноамериканцы интуитивно чувствуют ловушку для своей политической культуры, которая представляет собой воплощение динамизма, непрерывное изменение форм и «кипение-перетекание»; институционализация убьёт живую латиноамериканскую политику и превратит регион в какое-то подобие «Евросоюза», что является, на мой взгляд, одним из худших сценариев, которые когда-либо разрабатывало человечество) и естественной терпимостью к инаковости.
В XX веке латиноамериканские политические практики более-менее сочетались с американскими, в рамках единого панамериканского политического проекта, для которого были характерны антикоммунистические, антиимперские, контр-европейские, национал-консервативные стратегии. Увы, Штаты начали интенсивно «глобализироваться» и отказались от собственной идентичности и панамериканской модели, тем самым подписав акт о капитуляции перед Европой, от которой американцы когда-то пытались бежать, против которой восставали, и неприязнь к которой определила уникальность американской цивилизации.
В контекстеСтрана победившего Глазьева Социологическое большинство населения Венесуэлы твердо уверено: виноваты фашисты, а их рассадник — в сопредельной стране. Из Колумбии толпой несутся мигранты, что пожирают наши несуществующие продукты и занимают рабочие места, на которые самим идти не очень-то и хотелось...
До второй половины XX века многие латиноамериканские лидеры называли США «старшей сестрой», или «великой северной сестрой». Сегодня доверия к Штатам нет, а якобы «безальтернативная» европеизация региона его разобщает и убивает. В частности, поэтому я являюсь сторонницей концепций Patria Grande для Южной Америки (конфедеративный антиевропейский, антиколониалистский, антикоммунистический, альянс независимых Республик, сконцентрированных на собственном историческом пути и наследии) и эгалитарного, равноправного панамериканизма для обеих Америк.
В рамках этой модели нации обеих Америк смогут максимально деевропеизироваться и удалить из своего политического «тела» травмирующие и разрушительные для свободных граждан европейские институты, частично переосмыслив собственный антиколониальный опыт, частично обратившись к автохтонным моделям, частично — просто экспериментируя без влияния Западной Европы, России, Китая, Ирана, заливских монархий и прочих экспансивных «партнёров» с их уродливой историей, уродливыми политическими системами и уродливыми форматами политического влияния.
Во внешней политике латиноамериканским государствам и США в первую очередь следует полагаться друг на друга и на более-менее проверенных союзников (в числе таких стран Италия, Португалия, Япония, Тайвань, Южная Корея, Израиль, практически вся Восточная и Центроевропа, христианская Африка, многие страны ЮВА.)
С другой стороны, внутри Континента существуют противоречия. У Бразилии есть своё видение ситуации и почти «имперские» амбиции континентального лидера, которые она неизменно пыталась реализовать как при правых режимах (через стратегию идеологических границ, в частности), так и при левых Луле и Дилме.
Аргентинцы в своих размышлениях относительно реализации идей Argentinidad и Latinoamericanidad до недавнего времени видели будущее региона в формуле ABC (Argentina-Brasil-Chile), союзе трёх промышленно развитых и урбанизированных стран региона.
Чилийцы видят себя полностью автономной и независимой ни от кого нацией. У Парагвая есть своя точка зрения на развитие региона, основанная на его уникальном историческом опыте и внешнеполитическом триумфе времён Стресснера, а страны с преобладающим автохтонным населением, такие как Перу и Боливия, всё более явно сталкиваются с «инкоизацией», возвращением инка-стиля в политику (эта медленная инкоизация — один из факторов, обусловливающих поразительное сочетание этатизма, популистского демократизма, национал-экспериментаторства, традиционализма, индеанизма, тяготения к аграрной кока-экономике и постоянного революционного напряжения, приводящего к регулярной политической-президентской чехарде с отставками, импичментами, свержениями и революциями.)
Мексика это отдельный разговор, у меня очень сложное и интимное отношение к этой стране, которая сама по себе является отдельным миром, в котором травматический опыт, антиколониализм, стремление к независимости, христианское социальное учение, ацтекский бэкграунд и принципиальная неконтролируемость внутреннего пространства породили нечто уникальное и близкое к тому, что я вкладываю в понятие «абсолютная свобода».
У мексиканцев есть свой взгляд на развитие региона, однако он… «неполный», размытый — нация чувствует себя «недоконструированной» и страдает из-за территориальных потерь. Для формирования полноценной континентальной доктрины, как мне кажется, мексиканцам следует без страха и стыда отрефлексировать собственное прошлое и отказаться от европейской системы оценок своих действий и своей истории.
Применять к Мексике и другим странам Латинской Америки систему «европейских ценностей» — всё равно, что поймать сбежавшую несколько лет назад от работорговца 18-летнюю девушку, которую он похитил и растлил когда ей было 12, и выдать за него замуж, мотивируя это тем, что «ну да, в прошлом у него были ошибки, но кто, кроме него, знает её лучше?».
Что произошло с Аргентиной? Выборы и очередной экономический шок (насколько он серьёзен?), это авария или цикличность, влияние неких внешних факторов?
В Аргентине произошло очередное подтверждение тезиса «либералы у власти хороши только под контролем консерваторов и антиколониальных националистов».
Макри и его команда в столице поначалу были хороши, к середине срока сдулись и начали делать что-то не то, а к концу спровоцировали сильный рост цен.
Серьёзность шока… не очень высокая, плюс Макри проводил очень либеральную внутреннюю политику, шёл навстречу людям и реально хорошо поработал в сфере безопасности.
Последнее, впрочем, не столько его заслуга, сколько великолепной Патрисии Бульрич, министра безопасности, которая проявила себя как один из лучших людей в команде президента. Общество просто устало от роста цен и отреагировало на него не массовыми протестами и беспорядками, а выбором другого кандидата.
В контекстеПиночет приуныл Проснувшись в субботу утром, жители Сантьяго увидели на улицах танки и грузовики, полные военных. Это стало настоящим шоком для общества. Подобные меры не вводились в Чили со времени окончания власти военных и ухода генерала Пиночета в 1988 году.
В Аргентине, как и во многих других странах Континента, существует ряд травматических политических традиций и особенностей, в рамках которого власть переходит от условно «правых» к условным «перонистам». Это было бы замечательно, если бы аргентинские правые были правыми, а не лицемерами и любителями грязных методов, какие оказались на коне во времена Последней хунты (которая устроила в стране резню «коммунистов», убила массу невинных людей, и при этом развивала торговлю с СССР и тесно сотрудничала с Кубой), и проводили бы экономическую политику, ориентируясь не на похвалы семьи Рокфеллеров, как делал экономист хунты Мартинес де Ос, а на внутриаргентинскую и региональную ситуацию; и если бы перонисты оставались перонистами, то есть представителями Третьей позиции, социал-христианского национал-капитализма с элементами прямой демократии, федерализации и народовластия.
Однако вместо правых аргентинцы получают то каких-то невменяемых теоретиков, то закредитовывающих страну «практиков», а вместо перонистов — леваков, связанных с наркотраффиком, политическими убийствами (см. дело Нисмана), международным терроризмом (см. отмазывание Кристиной Киршнер иранцев, которые устроили в Аргентине антиизраильские теракты в 90-х.)
Вдобавок эти леваки готовы к любому сотрудничеству с КНР, РФ, Ираном или странами ЕС, лишь бы «против Америки» и «фашистских режимов», при этом под фашистскими режимами они понимают либеральные правительства, типа чилийского или колумбийского.
Фернандес (новоизбранный президент) пока проявляет себя как вменяемый человек и умеренный левоцентрист: он много общается с Макри и, судя по его прошлым выступлениям, слухам и нынешним действиям, терпеть не может Кристину и хочет держать её как можно дальше от себя.
Есть проблема с тем, что пост губернатора занял Аксель Кисилёв, это любимый «экономист» Кристины, который создал запредельно душную и зарегулированную финансово-экономическую систему, которая держалась в стране до 2015 года. Однако мэром столицы остался ближайший друг и соратник Макри Орасио Родригес Ларретта.
Можно ли говорить о том, что вероятное возвращение к власти популистов вернёт всё на круги своя и обнулит президентство Макри?
Я бы иначе сформулировала претензию к Киршнер и прочим. Дело не в том, что они популисты. Маркос Перес Хименес и Рональд Рейган были популистами, и это не помешало им добиться внутри- и внешнеполитических успехов.
Проблема в том, что латиноамериканские левые исторически тесно связаны с Россией и некоторыми исламистскими / антиизраильскими движениями (тогда как Израиль это близкий друг и союзник нашего региона) любят грязные методы и являются сторонниками антиамериканизма, что в контексте Латинской Америки является вредным абсурдом.
Кроме того, в сравнении с РФ, или любой страной ЕС, США являются более выгодным, симпатичным и относительно предсказуемым партнёром, на территории которого проживает колоссальное число избирателей-латиноамериканцев. Это крупный, хотя и не оценённый по достоинству, политический козырь и гарант стабильных взаимоотношений между двумя американскими материками.
Не то, чтобы в ЕС не было нормальных стран. Польша, Италия, Португалия, страны Балтии — это классные места, но экономически и логистически они не могут идти ни в какое сравнение со Штатами.
Возвращаясь к вопросу об обнулении. Если Фернандес после вступления в должность начнёт восстанавливать старую наркологистику, связанную с почившим в аду ультралевым, наркотеррористическим блоком ALBA и Россией, разрушит зарождающуюся систему национальной безопасности — тогда всё будет обнулено.
Он ранее угрожал «отменить» все меры безопасности, принятые администрацией Макри и лично Бульрич. Но такие действия породят колоссальное сопротивление как справа, так и со стороны силовиков, и альт-перонистов, и бедных, которые впервые за много лет почувствовали рост безопасности в вишьях и сегодня разрисовывают заборы и здания агитацией за Ларретту и Сантили.
Я недавно посетила вишью Лугано, в которой давно не бывала, и поразилась изменениям, что там произошли. Она превратилась в безопасный и довольно благополучный район, населённый разбирающимися в городской политике людьми с чувством собственного достоинства. Радикализм слева породит запрос на импичмент. Эта процедура стала модной в Латинской Америке, и её возможно применить и в Аргентине.
Если же он окажется вменяемым и договороспособным лидером, который просто планирует проводить более просоциальную политику — в добрый путь. Главные достижения Макри — увеличение безопасности и свобод в некоторых секторах жизни, отмена диких киршнеристских финансовых ограничений и «расконсервация» проблемы силовиков и милитарес, которых с одной стороны жёстко запрессовали предыдущие правительства, а с другой — которые частично вовлечены в государственную коррупцию. Важно не потерять эти наработки.
Есть ли что-то общее между протестами в Эквадоре, Боливии, Чили? Внешне они спровоцированы разными причинами — тогда с чем их надо «кушать»?
Общего между ними не так много. В первую очередь, главным объединяющим фактором является усталость.
Боливийцы устали от Эво и на референдуме запретили ему баллотироваться на президентский пост.
Он и его карманный суд постановили, что решение народа — не проблема, и Эво вновь баллотировался, снова были вбросы с участием российских «специалистов», снова «победа». Это окончательно переполнило чашу терпения, нация восстала, и никакие российские политтехнологи и советники не помогли. Российские «спецы» и новые кремлёвские старцы постоянно забывают одну простую истину: страны Латины, особенно аграрные, из центра Континента, это не Россия, и люди там — совершенно другие.
Они легко восстают, легко берутся за оружие, им ничего не стоит начать брать штурмом города и линчевать коррумпированную сволочь, и им нельзя «запретить» объединяться в неугодные местному правительству и его иностранным партнёрам группы и выходить на улицы. Другое дело, что латиноамериканцам нужно отказаться от пиетета перед европейцами и учиться наказывать не только своих коррупционеров, но и зарубежных партнёров, чтобы тем было обидно, больно, затратно и неповадно.
В контекстеПротесты в Эквадоре: причины и последствия Принятая властями мера давно назрела и даже перезрела, ибо субсидирование тормозило экономическое развитие, и, помимо всего прочего, порождало спекуляцию. Но серьезным упущением правительства стало то, что оно предварительно не разъяснило людям насущную необходимость принятия непопулярного решения.
Эквадорцы устали от коррупции и постоянного унизительного ощущения несамостоятельности. Страной долго управлял чавист Рафаэль Корреа, который занимался «боливаризацией», а правильнее сказать — ALBA-изацией страны, её вовлечением в криминальное narcoestado-сообщество. Затем появился Ленин Морено — вроде как левый, но принципиальный борец с коррупцией, но с невнятной повесткой, которая разозлила племена и оппонентов, увидевших в ней неолиберализм.
Особенно болезненно по коренным ударила отмена квот на бензин. Ранее они перепродавали дешёвый бензин и направляли средства от теневого оборота на свои нужды.
Отмена квоты лишила их прибылей, а Ленин Морено не предложил взамен ничего интересного.
Чилийцы устали от того, что одно коррумпированное потомственное левоцентристское правительство сменяется потомственным правоцентристским, Бачелет-Пиньера, Бачелет-Пиньера 2.0. Чили очень благополучная страна, и на мой взгляд, там физически сложно не заработать денег, если только вы не человек с ограниченными возможностями.
Однако любое благополучие приедается, любой рост цен воспринимается болезненно, молодёжи надоедают старые лица и отсутствие реакции на её политические требования, и люди начинают требовать перемен.
Проблема чилийских протестов в том, что ими воспользовались венесуэльские власти, которые разбавили гражданский протест серией терактов против инфраструктуры.
Важно понимать, что проблема здесь не в протестах, а в некачественной работе полиции и контрразведки, которые должны не допускать формирования какого-либо подполья в стране, а не заниматься политическими и бизнес-дрязгами.
Я довольно уверенно говорю о внешнем вмешательстве, потому что есть свидетельства резкой и неожиданной трансформации чилийской левой. Она издавна была урбанизированной, централизованной, проповедовала чётко сформулированные концепции, вела документацию и придерживалась строгих организационных рамок — в сравнении, например, с боливийскими, или перуанскими соратниками.
За последнее пятилетие левые в Чили начали ни с того ни с сего менять тактику, а в последние лет десять в стране начала выходить целая серия ультралевых фанзинов и газет, посвящённых акратии — довольно редкому концепту, который встречался мне преимущественно в Мексике и Чили. Чилийские ультралевые и анархи стали всё чаще заговаривать о «децентрализованном», анонимоцентристском революционном действии.
При этом «новые анархисты» жёстко ориентировались на Венесуэлу, Боливию и Никарагуа, хотя с т.з. реальных анархистов разницы между современной Венесуэлой, Боливией Эво Моралеса и, допустим, пиночетовской Чили — практически нет, т.к. все три режима нарушили Конституцию, прибегли к узурпации власти, этатистским практикам и организации аппарата насилия.
Я лично была свидетельницей студенческих протестов в 2011-2012, которые серьёзно подорвали рейтинги Пиньеры во время его первого срока. Там определённо были лидеры, люди с именами-фамилиями, и чёткий набор требований. Инциденты случались, но не систематически, даже когда в центр выходили колоссальные толпы за сотню тысяч человек. Некоторая городская и частная собственность пострадала, но умеренно, так бывает во время протестов, всегда найдутся единицы, которые под шумок будет швырять «молотовы».
Сегодня чилийская левая сменила тактику и внешнеполитическую ориентацию. Такого не может случиться без мощного внешнего воздействия. Системы, сложные политические структуры, связанные с партиями и профсоюзами, всегда инертны и склонны прибегать к исторически сложившимся методам, особенно если те не подводят. Не бывает такого, что явление существовало в том или ином виде много десятков лет, а потом взяло и сменило курс.
Просто представьте, что завтра российская ЛДПР вдруг объявит, что она уходит из официальной политики, переходит к тактике террора, чтобы бороться за прямое народовластие, и уйдёт в подполье. Никому не придёт в голову пожать плечами и сказать: «Ну и ладно». Потому что так не бывает, это признак каких-то серьёзных политических изменений.
С чилийской левой случилось нечто похожее: она, в своём радикальном сегменте, который чуток к переменам, вдруг переориентировалась с персонализма и чётких идеологических рамок на децентрализацию, анонимизацию протеста и тактику разрушения городской инфраструктуры, т.е. нечто «герильеподобное».
Подобные методы характерны для левых с севера Континента; концепция же анонимизации и децентрализации это не что иное, как переосмысленные тактики сапатистов и подобных движений, идеи которых активно распростряняют левые наркокартели и наркогосударства региона, проповедующие «социализм 21 века».
Венесуэла, впрочем, сама не скрывает своего участия в протестах. Глава государственного венесуэльского наркокартеля Солес, Диосдадо Кабельо, один из наиболее одиозных политиков в Республике, заявил, что Чили и Эквадор проходят через «боливарианский ураган». Это очевидная месть Чили за её жёсткую позицию против Мадуро и активное участие в создании и деятельности Группы Лимы — международной организации, чья деятельность направлена на разрешение венесуэльского кризиса.
Важно понимать, что сама по себе трансформация ультралевых ни к чему не обязывает простых людей, которые просто воспользовались своим правом на протест.
Рассказывая об опасных тенденциях в Чили, я подвергаю критике «античилийский», провенесуэльский, пророссийский элемент внутри чилийской левой, её озлобление и резкий рост насилия, а не протесты как таковые.
Опять же, если бы чилийские леваки начали атаковать источник проблем, т.е. партийную или правительственную собственность, я была бы не против. Например, недавно парагвайцы, которым хотели антиконституционным образом навязать второй срок (очень хорошего, но всё же) президента Картеса, просто пришли к Сенату и сожгли его. Это очень круто и в духе настоящей национальной демократии. И, что немаловажно, в этом нет ни малейшего признака «внешнего вмешательства».
Но если бы они пошли и сожгли половину «Макдональдсов» в столице — это бы означало, что ходом мыслей оппозиционных лидеров завладел какой-то внешний актор, который, очевидно, навязал им идею, будто Макдональдс причастен к антиконституционным мерам правительства. Т.е. — кто-то натравливает протестующих не на ту цель. Это недопустимо. Не нравится правительство — бейте правительство.
Я неплохо знаю чилийцев, это далеко не глупые люди, которые умеют просчитывать свои действия на пару шагов вперёд. Сжечь метрополитен в ответ на действия правительства — это странная и неадекватная реакция, ведь его нужно будет восстанавливать, и платить за это так или иначе придётся гражданам — не напрямую, так косвенно, через увеличение налогов. Восьмого, или девятого ноября в Сантьяго «по ошибке» атаковали и подожгли аргентинское посольство.
Это даже близко не поступки граждан, желающих своей стране и региону процветания и единства. Следовательно, поджигателями и революционными активистами должны заниматься карабинёры и контрразведка.
Корректно ли относиться к венесуэльскому движению против режима Мадуро как к потерпевшему поражение? Если нет, то почему, а если да, то в чём Вы усматриваете причины такого хода событий?
Нет конечно. Люди продолжают протестовать, венесуэльская диаспора за рубежом активно действует против Мадуро. Сейчас наступило некоторое затишье в связи с выборами в регионе, но протесты вскоре возобновятся.
Причины долголетия режима Мадуро следующие.
В контекстеДля поклонников «социализма XXI века» нет будущего в Латинской Америке Наибольшая опасность для демократических сил континента существовала в начале текущего столетия, когда в Венесуэле пришел к власти Уго Чавес. Используя колоссальные нефтяные ресурсы, он начал подкупать правительства других латиноамериканских стран. Сейчас ситуация иная.
Во-первых, следует понимать, что речь идёт не о Венесуэле как таковой, а о целом политическом блоке ALBA (в нём состоят Куба, Венесуэла, Боливия, Никарагуа и др.), за которым, в свою очередь, стояли серьёзные спонсоры — Россия, Китай, Иран, и до недавнего времени — крупные региональные лидеры (киршнеристская Аргентина и Бразилия Лулы-Дилмы.) ALBA пропустил первый удар только в 2009 году, когда из альянса вышел Гондурас.
СМИ часто рассказывают, что это произошло в результате «военного переворота», что не соответствует действительности: военные ничего не «переворачивали», а действовали по распоряжению Конституционного суда, который постановил, что референдум по поводу легитимации второго президентского срока для левого Мануэля Селайи незаконен сам по себе, после чего президенту был объявлен импичмент. Тогда на Гондурас едва не напала вооружённая Россией и подстрекаемая венесуэльскими властями Никарагуа — она начала концентрировать войска на границе и грозить кулаками.
К счастью, всё обошлось. В Никарагуа, если кто-то не знает, правит сандинист товарищ Ортега, который делал просоветскую революцию 1979 года, из-за которой Никарагуа смогла вернуться на дореволюционные показатели только в 2000-х. Поскольку речь идёт о целом блоке стран с мощной внешней поддержкой, предсказать точное время падения ключевой для него страны довольно сложно.
Во-вторых, следует понимать, что финансово-экономическая система «социализма 21 века» по определению подразумевает живейшее участие его «строителей» в криминальном рынке и монопольно-картельные договорённости. Венесуэла — государство с нефтяной экономикой, она сильно зависит от Роснефти, особенно после введения санкций против венесуэльской верхушки (Роснефть помогала Венесуэле обходить санкционные ограничения и удерживать под относительным контролем «чёрный» топливный рынок.)
Венесуэльское правительство зависит от поставок российского вооружения. Оружие идёт как лояльным военным (нелояльных практически не осталось), так и на перепродажу (поставленные Россией стволы всплывают повсюду, от Мексики до Парагвая), так и для парамилитарес. Они называются colectivos и представлены вооружёнными уличными боевиками и байкерами. Колективос занимаются убийствами оппозиционеров, запугиванием, избиениями, коррекционными изнасилованиями протестующих девушек и тому подобными вещами. То, что у них российское оружие, не секрет ни для кого, СМИ об этом пишут постоянно.
Следующий пункт в социалистической экономике XXI века — кокаин. Венесуэла, Боливия, Никарагуа, Куба на тех или иных правах вовлечены в международный наркорынок, который в нашем регионе тесно смыкается с денежно-отмывочной континентальной «прачечной» и смежными нелегальными рынками документов, людей и оружия. Венесуэла была одним из государств-наркобенефициаров в регионе. Наркоторговля выгодное дело, особенно если она осуществляется в государственных масштабах, которые предполагают рутинные транши в сотни килограмм порошка и десятки тонн сырья.
В-четвёртых, поддержка Венесуэлы российскими, китайскими, отмытыми нарко- и прочими криминальными деньгами и кредитами, плюс кубинские специалисты по подавлению протестов, плюс лояльность со стороны Европы и продолжительная беспомощность со стороны США.
И последнее, но не по значению — коррупционная и даже откровенно террористическая «замазанность» всех участников, всей государственной верхушки, включая военных. Это одна из причин, по которой России не место в Латинской Америке: она смогла коррумпировать целую армию и заставить её годами убивать собственных граждан, которые протестовали на улицах.
Это плохой прецедент, за ним обязательно должно следовать наказание такого уровня, чтобы даже много лет спустя, в России 2080 года, управляемой молодым энергичным Путиным, Венесуэла неизменно стояла в тройке главных «угроз русскому миру» в любой утренней или вечерней соловьиной телепередаче.
Имеет ли смысл говорить о существовании теневого альянса преступных синдикатов Латинской Америки с российским режимом, или это модная конспирология?
Безусловно. Никакой конспирологии здесь нет. Огромные волосатые уши России, Китая и Ирана, которые пропаганисты пытаются выдать за крылья антиугнетения, торчат из каждого проекта, связанного с «социализмом 21 века» — будь то проект венесуэльский, никарагуанский, эквадорский, аргентинский или боливийский. В глобальном мире советские наработки пригодились очень сильно, ведь с их помощью можно не только эксплуатировать антиамериканские идеи, но и брать под контроль пророссийских исламистов в регионе, и контролировать молодёжные движения.
В конечном итоге Россия использует следующих акторов для реализации своих политических амбиций в регионе:
1. Ультралевые. Это классика советской эпохи, левые латиноамериканские силы традиционно тяготеют к правопреемнице СССР. Практически все латиноамериканские левые, позиционировавшие себя как социалистов 21 века, были либо целиком пророссийскими (Киршнер, Ортега, Кастро, Чавес-Мадуро, Корреа), либо умеренно пророссийскими с сильными прокитайскими симпатиями (Лула-Дилма в Бразилии, Умала в Перу.)
2. Исламисты шиитского (проиранского-пророссийского) толка и ещё более лояльные России баасисты (панарабисты) и всевозможные антиизраильские национал-исламистские движения. Соответствующие диаспоры в Латине оказались полезны, и в регионе начала расти исламистская нарко-оружейная, отмывочная сеть. Если говорить о Венесуэле, то вот один из ярких примеров. Лидер иракского баасистского Высшего командования джихада и освобождения, Иззат Ибрагим ад-Дури, является близким соратником отца бывшего вице-президента Венесуэлы Тарека аль-Айссами.
Сам Тарек аль-Айссами, обвиняемый в наркоторговле, отмывании денег и коррупции и занимающий ныне пост министра индустрии, тесно связан с Хизбаллой и наркокартелем Солес (созданном и возглавляемом венесуэльскими силовиками и военными).
Он также торговал венесуэльскими паспортами, незаконно предоставив гражданство сотням исламских и ультралевых террористов. Таких людей здесь хватает, и они инкорпорированы непосредственно в государство, занимают высокие посты. Это результат продолжительного взаимодействия с Россией и торжества внешнеполитической школы имени Евгения Примакова.
3. Антиамериканские и антинациональные радикальные шумные попутчики, которых используют по необходимости. Они могут быть идейными и осведомлёнными, как чилийские «акраты», или представлять безыдейный малообразованный криминалитет. В Венесуэле криминалитет «ссучили» довольно быстро.
С одной стороны, пламенные чавистки, типа Ирис Варелы (ответственная за пенитенциарную систему Боливарианской Республики), воркуют и любятся с пранами (это местный термин для обозначения криминальных авторитетов), с другой, правительство открыто принимало у себя разыскиваемых террористов из FARC, а первые лица государства обнимались с ними и фотографировались для прессы, а также предоставляли боевикам возможность преподавать и выступать в университетах и школах. Почему же криминалу не сотрудничать с классово близким режимом?
4. Международные наркокартели и террористические группы, типа FARC-ELN, ХАМАС или картеля Синалоа. Здесь очень помогли старые кубинские криминально-террористические связи, которые Россия постепенно смогла возобновить и раскрутить, прощая Кубе долги и восстанавливая доверие к себе со стороны картелей и ультралевых, подорванное в ельцинские времена.
5. Собственные корпорации — легальные (Роснефть, Росатом) и не очень — в частности, связанные с наркоторговлей. Эти корпорации не просто вмешиваются в политическую жизнь третьих стран, но и претендуют на монопольное регулирование этой жизни. Они действуют беспринципно, вмешиваясь в выборы, покупая политиков и военных, и постоянно лгут, в т.ч. устами высокопоставленных чиновников из МИДа и российских федеральных СМИ.
Блок ALBA являлся союзом криминальных нарко-левацких пророссийских режимов в чистом виде. Это был крупный транснациональный наркокартель с социалистическим, просоветским и пророссийским бэкграундом, обусловленным как непосредственным влиянием РФ, так и ностальгией участников (кубинцев и сандинистов в первую очередь) по «старым добрым временам».
Ничего нового он из себя не представлял — наркокартели размером с государство уже встречались в новейшей истории, взять тот же Афганистан времён талибов, классическое narcoestado, только исламистское, и производило оно не кокаин, а опий-сырец и героин.
Оно имело союзный анклав на территории соседнего Пакистана (Северный Вазиристан.)
Так что нет, никакой конспирологии.
Здесь обкатываются старые советские наработки, помноженные на безыдейность и беспринципность российских властей, удачно лёгшие на внешнеполитическую доктрину Примакова и его последователей.
Режимы, получившиеся в результате, пытаются оседлать процесс сращивания «антиамериканских сил», наркокартелей и исламистов, который идёт по всему миру.
Очевидно, что — и Вы часто об этом пишете — в обществах стран Латинской Америки происходит бурный процесс социальной модернизации: тогда можно ли констатировать, что, к примеру, роль женщин в политической жизни стран региона сегодня сравнима с реалиями государств-членов ЕС и Соединённых Штатов?
В контекстеВ ходе беспорядков в Чили погибли три человека Из-за беспорядков в трех областях Чили — Сантьяго, Вальпараисо и Консепсьон — был объявлен комендантский час до 10 утра воскресенья. Для обеспечения порядка в разные области страны направили почти десять тысяч военных и полицейских.
Однозначно да, роль женщин в регионе чрезвычайно высока, и была высокой ещё в начале прошлого века. Латиноамериканский феминизм менее известен по двум причинам. Во-первых, «транснациональные», универсалистские версии феминизма (интерсекциональный, либеральный и левый — радфем, марксфем, эко-анархофем) более распространены и считаются чуть ли не «единственно истинными», по умолчанию подходящими всему миру.
Академические круги и западные СМИ преимущественно освещают их, игнорируя или даже замалчивая альтернативные и неудобные точки зрения.
Не станут же преподаватели рассказывать французским студентам, что чилийский феминизм был ультраконсервативным, христианским и провоенным, и что организованные посредством структур типа Poder Feminino женщины сыграли большую роль в организации путча 1973 года, или что доминиканский феминизм обязан своим развитием и широким распространением националистической христианской диктатуре Рафаэля Трухильо.
Или о том, как военный диктатор-антикоммунист Уго Бансер отстаивал имущественные права женщин в Боливии, в результате чего в некоторых регионах количество женщин-собственниц земли выросло более, чем в два раза.
А позднее эти «ужасные» боливийцы, не понимающие европейских ценностей, посмели переизбрать Бансера своим президентом на официальных выборах, уже значительно позже окончания военного режима.
Или о том, как в сомосовской Никарагуа была создана эпических масштабов фем-инфраструктура, объединявшая женщин из всех социальных слоёв (от богатых и представительниц среднего класса до проституток и зэчек, нуждавшихся в ресоциализации и реабилитации), которую уничтожили отмороженные советские марионетки-сендеристы, любимчики американской Демпартии и европейских гуманитарно-академических кругов.
В результате их «освободительной» работы Никарагуа с треском провалилась на дно Третьего мира, ощутила чудовищный экономический спад и пребывает в плачевном состоянии до сегодняшнего дня.
Во-вторых, в Латинской Америке нет и не было единого «истинно верного» феминизма. В каждой стране были специфические условия, в которых формировались женские движения. В Аргентине феминизм находился под сильным перонистским влиянием, в Чили он был более консервативным и христианским, в Перу был силён индеанистский фактор, в Доминиканской Республике — националистический и солидаристский, плюс сильнейшее влияние доктрины Hispanidad. А в Гаити доминирует нуаристский (негритюдерский) расовый подход, сочетающийся с политическим пафосом и мессианизмом первой независимой Чёрной Республики.
Таким образом, латиноамериканское женское движение в ретроспективе — это скорее конфедерация разнообразных «национальных феминизмов», нежели что-то претендующее на глобальность и универсальность, и это прекрасно, потому что универсализм чаще всего ложен, он даёт примитивные, интеллектуально убогие, ответы на сложные вопросы.
Важно также помнить об индеанистском феминизме, который занимает особенное место в сложной мозаичной системе взаимодействующих друг с другом мировидений.
Вообще в Третьем мире, и в латиноамериканском регионе в частности, женщины быстрее и эффективнее прорывались к власти, нежели в Первом, даже в контексте высших государственных постов. Латиноамериканки Исабель Мартинес де Перон (Аргентина), Лидия Гейлер Техада (Боливия) и Юджиния Чарлз (Доминика) входят в первые полтора десятка женщин-государственных лидеров в мире.
Можно вспомнить и «неофициальных» женщин — лидеров мнений и соправительниц, таких, как Эва Перон, Элена Кастильо Бараона (супруга консервативного гондурасского лидера Тибурсио Кариаса Андино, одного из отцов-основателей центральноамериканской авиации), доминиканка Эрсилия Пепин (мать-основательница доминиканского феминизма, просветительница, патриотка и друг Рафаэля Трухильо) и многих других.
Сегодня женщины играют важную роль в политической и социальной жизни региона. Они занимают разные посты, от мэрских до президентских, становятся лидерами политических партий, как консервативных/правых, так и левых, организуют бизнесы, социальные движения и профсоюзы. В команде Макри, в частности, было много женщин: Патрисия Бульрич (министр безопасности), Мария Эухения Видаль (губернатор Буэнос-Айреса), Габриэла Микетти (вице-президент), Каролина Станлей (министр социального развития), Лаура Алонсо (занималась борьбой с коррупцией.)
Last but not the least, заметна ли в Аргентине, и, может быть, других странах Латинской Америки — украинская диаспора и деятельность украинских дипломатических представительств? Что, в принципе, пишут (если пишут) СМИ об украинской ситуации?
Лично я не замечала какой-то особенной украинской активности. Иногда украинцы собираются и проводят свои мероприятия, Украина стабильно присутствует на ежегодной Feria del Libro (международная книжная выставка) в Аргентине (в то время, как Россия исчезла оттуда сразу после ухода Киршнер), но говорить о значительной политической активности украинцев я лично не могу. Простой пример. В конце 2013, или уже в 2014 я готовила протест в поддержку украинской нации, которая выступила против Януковича. Сначала был пикет у посольства, а дальше планировался протест. Я ходила общаться с украинской диаспорой, но от неё не пришёл никто. В конечном итоге я решила вопрос другим способом.
В контекстеЦена, о которой не спрашивают Когда опасность всеобщего ядерного самоуничтожения вроде как миновала, и Бжезинский с Картером, и Никсон, и Рейган с Тетчер... – все они нынче выглядят достаточно кукольными персонажами: история из всех делает марионеток с нарисованными глазками и расписными щёчками.
Возможно, причина в том, что украинцы не до конца понимают политическую ситуацию в целом, чувствуют себя неуверенно, не понимая, кто их союзники среди местных политических сил. Эта проблема обусловлена спецификой постсоветской латиноамериканистики, которая уже который год подряд стагнирует (а я регулярно отслеживаю новинки, выходящие из-под пера русскоязычных, в т.ч. украинских, авторов), балансируя между советским наследием и необходимостью угождать современной российской власти.
В Украине нет собственной независимой школы латиноамериканистики, русско- и англоязычные источники чаще всего рассматривают Латину как объект, а не субъект, соответственно, брать информацию неоткуда. Украине, как полноправному члену семьи молодых Республик, важно самостоятельно, без ЕС-овских подсказок, учиться ориентироваться в мире.
«Европейский путь», который ей обещают политики, это смерть для Украины, как политического субъекта, едва начавшего формировать собственную идентичность. Старые европейские державы будут играть с молодой нацией в свои игры, пока не выжмут досуха.
«Русский мир» это ещё более мучительная смерть для Украины. Но выбор для вашей страны — гораздо более широкий, вам не нужно выбирать между быстрой смертью и медленным умиранием.
Возвращаясь к разговору о диаспоре: естественные политические союзники украинцев — это правые и сотрудничающая с консерваторами Третья позиция.
Первые сдержанно относятся к России-правопреемнице СССР и её внешней политике, которая на сегодняшний день заключается в поддержке наиболее грязных, нарко-терористических и отмороженных левых режимов Континента.
Вторые ненавидят империализм и, при верном донесении информации, будут сочувственно относиться к украинцам. Но, чтобы верно доносить информацию, необходима саморефлексия, которая со временем породит общенациональную идеологию, которая, в свою очередь, определит и сформирует коммуникативные и политические методы украинского взаимодействия с миром.
Важно определиться, к кому себя относить — к «нелюбимым наследникам империи» и европейцам, стремящимся к слиянию с «более успешными» европейцами, или к молодым нациям, сражающимся против любых сил, угрожающих их идентичности. От этого решения будет зависеть и внешняя политика страны, и жизнь диаспоры.
* * *
Китти Сандерс
– латиноамериканистка, радиоведущая, исследовательница и социолог
Беседовал Максим Михайленко («Newssky»)
«Newssky» (часть 1)
«Newssky» (часть 2)
«Newssky» (часть 3)