Когда ты действительно не можешь дышать
Советский человек приходит к дантисту. Садится в кресло. Дантист говорит ему широко открыть рот.
«Да я вообще боюсь рот открывать», — отвечает пациент.
Старая шутка получила новое звучание в эпоху изоляции, пешеходов в масках, отмены культуры и приступов самокритики, когда американцы боятся открыть рот.
Страх — общий знаменатель. Нация боится вздохнуть вот уже год как. И ждет.
В контекстеНе могу дышать Я не могу дышать из-за придавившего мою шею оккупантского колена левой прогрессистской кодлы, которая давно уже превратила некогда свободное западное общество в один большой концентрационный лагерь, удушаемый жесточайшей диктатурой «политкорректности».
Американцы смеялись над советскими анекдотами, не понимая их смысл. Теперь же американцы остерегаются смеяться, потому что начали слишком хорошо его понимать.
Толпы ходят по улицам американских городов, громко крича: «Мы не можем дышать!»
Иногда они стреляют и ранят кого-то, кто тогда действительно не может дышать. Или они поджигают здание, и любой, кто вдохнет дым, быстро поймет, каково это, когда ты действительно неспособен вздохнуть.
Когда ты действительно не можешь дышать, ты не можешь кричать и никому ничего не рассказываешь.
Люди, которые фактически не могут дышать и говорить, становятся жертвами тех, кто кричит, что они не могут дышать.
Есть две причины, по которым люди не могут открыть рот и дышать, как в анекдоте с советским дантистом, в прямом и переносном смысле.
В год, когда рты затыкают масками и цензурой, сошлись воедино прямое и образное, чего люди боятся.
2020 год — это один длинный советский анекдот, в котором единственные люди, которым разрешено игнорировать социальное дистанцирование, тысячами собираются на акции протеста, а десятки тысяч — делают это, чтобы пожаловаться на свое угнетение.
Это ложная антиутопия, в которой руководители корпораций ругают своих сотрудников за их привилегии и увольняют всех, кто не хочет признать свои привилегии, а правительственные чиновники и агентства читают лекции людям, которыми они управляют, об ужасных пороках системного расизма.
Речь — это насилие, а насилие — это речь.
Бросание зажигательных бомб есть в Первой поправке, но утверждение, что все жизни имеют значение, буквально убивает людей.
Единственные люди, у которых нет привилегий, — это те, у кого есть особые привилегии.
Преступники имеют право на защиту от полиции, но люди не имеют права на защиту от преступников.
Общественная безопасность теперь заключается в защите преступников от полиции путем лишения полиции финансирования, чтобы никто, кроме преступников, не мог быть в безопасности.
Все должны носить маски, кроме правительственных чиновников, которые велят людям их носить.
Единственные люди, которым не нужно беспокоиться о возможности дышать, — это те, кто требует носить маски.
Такие губернаторы-демократы, как Куомо и Мерфи, убившие десятки тысяч человек, являются героями пандемии, а злодеями являются губернаторы-республиканцы, у которых в красных штатах мало погибших.
Газета, в которой коммунисты печатали свою ложь, была названа «Правда». Советские анекдоты тесно связаны с центральной иронией, что все — ложь, все это знают, но никто не может это высказать. Шутка заключалась не в сказанном, а во взаимном признании недосказанного. Или: «Я боюсь открыть рот».
Мы живем в мире недосказанного, человеческом царстве теней, где люди ходят с закрытыми ртами и скрытыми лицами, и в этом мире мы знаем, что всякое сказанное - бессмысленно.
То, что можно сказать, по определению является ложью, а то, что говорить нельзя, становится правдой.
Правдивые новости — это то, что читается у лжи между строк. Люди говорят то, что противоречит истине.
В контекстеАмерика: Влево, влево, еще левей! В американском образовании есть одна фундаментальная проблема. При том, что во многих случаях студентам блестяще преподают их специальность, с общим образованием – элементарными познаниями в истории, географии, литературе – у них беда.
На занятиях борьбой ученые и руководители признаются, что они расисты, чтобы доказать, что они не расисты. Единственные люди, которые могут спокойно утверждать, что не имеют привилегий, имеют эти привилегии. На работе никто не признается, что голосовал за президента Трампа, но кто-то же должен был. Чем больше свобода слова запрещается, тем бесполезнее то, что еще разрешено.
Опросы становятся бесполезными, когда люди слишком боятся сказать правду партийным сторонникам опросов общественного мнения.
Демократы и их СМИ требуют цензуры социальных сетей, чтобы защитить целостность демократии от выступлений демосов, а затем их застает врасплох, когда они внезапно проигрывают выборы.
Цензура создает культуру лжи. Чем строже цензура, тем выраженнее ложь. В тоталитарной системе никто ничему не верит, и никто не верит всему, что слышат.
Такая культура недоверия ведет к глубокому загниванию, которое портит все и всех, кого коснется.
Люди скрываются под масками в прямом и переносном смысле, чтобы защитить себя от замаскированной системы лжи, которая врет им и шпионит за ними.
А система думает, что она все контролирует, потому что она слышит свою же ложь, повторяемую ей, не понимая, что теперь лгут именно ей.
Ирония советского анекдота заключалась в том, что это была шутка, которую можно было рассказать, даже не рассказывая ее. Чтобы вздохнуть, открыть рот и наполнить легкие воздухом, требуется чувство свободы.
Американские туристы, посещавшие СССР, замечали напряжение, невидимую тяжесть, закрытые лица у встреченных ими людей. Русским американцы казались открытым и свободным народом. Свобода была не просто юридическим условием, вопросом выборов и конституций, которые на бумаге были и у русских. Быть по-настоящему свободным означало даже не воображаемую потерю свободы.
Теперь сами американцы ходят по улицам, когда они осмеливаются, с закрытыми лицами, невидимая тяжесть придавливает их, поскольку они опасаются, что их слова могут положить конец их карьере и даже жизни.
Сотни миллионов людей, отрезанных от своих семей, вовлечены в общенациональный диалог при посредничестве гигантских монополий, созданных для того, чтобы информаторы отменили культуру.
Совершенный паноптикум, о котором КГБ мог только мечтать, уже здесь, и мы в нем живем.
Невозможно заранее узнать, когда кто-то будет наблюдать за вами, записывать вас на пленку, провоцировать конфронтацию, которая будет опубликована в социальных сетях, станет вирусной и приведет к постоянной безработице. Не говоря уже о возможных арестах и судебном преследовании, или даже о физическом нападении и убийстве.
Для миллионов безопаснее надеть маски и ничего не говорить. И, если кажется, что мало предвыборных табличек Байдена и мало энтузиазма по поводу политической программы правящего класса, то это тоже не высказывается.
И именно в сферах невысказанного происходят действительно важные вещи.
Все, от лучших спортсменов до руководителей компаний, знают, что им нужно преклонять колени и произносить слова. И маленькие люди, работающие в какой-нибудь компании из списка Fortune 500, которая назначила Робина ДеАнджело для обязательного чтения, знают это лучше, чем кто-либо.
Они носят маски. Свободные люди дышат. Несвободные — сдерживают дыхание. Они надевают маски и закрывают рты. Они стараются не видеть страха и гнева. Они будут повторять ложь до тех пор, пока весь мир вокруг них не покажется состоящим из лжи, в которую они одновременно верят и не верят.
Страна надела маски. И ждет ноября, чтобы узнать, сможет ли она еще перевести дух.
* * *
Даниэль Гринфилд
- сотрудник Центра свободы Шильмана, журналист-исследователь и писатель, специалист по радикальному левому и исламскому терроризму
«Sultan Knish»
Перевод: Мирьям Аргаман
«Трансляриум»