Как высокомерный пижон стал любимцем народа
Неординарная личность неординарна во всём. Именно к такому выводу приходишь, разбирая биографию одного из заметнейших политиков последнего десятилетия Бориса Джонсона. В каждый момент своей жизни ему удавалось (и удаётся) быть среди всех, но выделяться, оставаться в рядах, но быть впереди.
Он не только сумел выиграть практически проигранную до него Терезой Мэй партию в Брексит, но и сопротивление коронавирусной пандемии устроить по-своему. «Нация переболеет, зато приобретёт иммунитет», — сказал он. Нация, как выяснилось, не очень была согласна со своим лидером, но он всё же отважился подать ей пример и переболел «уханьской пневмонией» одним из первых.
И недавно вышел из больницы. Заявив о готовности к новым свершениям и дав нам повод рассказать, кто такой вообще этот Борис Джонсон.
«Определись, что тебе ближе: комедия или политика».
В контекстеЧеловек недели: Борис Джонсон Что касается его политической программы, то секретов тут нет - Джонсон убежденный евроскептик и готов осуществить Brexit при любых условиях. Интересно, что возглавить правительство он мог еще в 2016 году, но тогда отказался баллотироваться на пост главы консерваторов.
Совет, прозвучавший из уст Майкла Портилло, бывалого консерватора, не последнего человека в правительстве Джона Мейджора и высокорейтингового ведущего программ ВВС, был, конечно, в высшей степени разумным пожеланием. Вот только человек, которому оно пару десятилетий назад было адресовано, не любил прислушиваться к чужим советам.
Предпочитая не просто жить своим умом, но и экспериментировать, сочетая несочетаемое и извлекая из этого немалую пользу для себя. Человека этого звали Борисом Джонсоном.
Служил он в то время журналистом и пытался пробиться в политику с помощью ёрничанья и сарказма.
К предложению Портилло Борис отнёсся с должным вниманием и собственным пониманием. И потому удвоил объём иронии в своих политических текстах. Результат превзошёл все ожидания и, highly likely, сегодня свидетельствует о достижении Джонсоном поставленной ими самим перед собой цели.
(Нет, я не общался лично с нынешним британским премьером, но не сомневаюсь, что «плох тот солдат, кто не мечтает стать генералом» — это про него).
На декабрьских (2019 года) выборах тот, кого ещё два года назад саркастически именовали в британской прессе «пуделем Трампа», раскатал соперников, противников и ненавистников даже не в лепёшку — в блинный сочень. И вернул тори право формировать правительство без оглядки на кого-либо ещё. Не выходя при этом из сложившегося образа неорганизованного парня, который и на голове-то у себя порядок навести не может, куда уж там пытаться упорядочить страну и её отношения с остальной Европой.
На голове — да, у Джонсона художественный беспорядок. Зато внутри нее — орднунг, который и компьютерам не снился. Заложенный Итоном и развитый самим Борисом.
Воспитание спеси: образование Бориса Джонсона
В контекстеСлезы из-за Brexit Среди других потенциальных претендентов на пост Мэй называются и глава МИД Джереми Хант, и глава МВД Саджид Джавид. Бывший глава МИД Борис Джонсон — основной на данный момент кандидат — уже объявил о планах выдвинуть свою кандидатуру.
В «Королевский колледж Богоматери Итонской рядом с Виндзором» он поступил, когда ему было 13 лет. (Чем будущий лидер консерваторов отличался в предыдущие двенадцать, рассказывать нет смысла).
Шесть лет жесткой дисциплины, помноженной на высокий уровень квалификации преподавательского состава, загрузили юного кандидата количеством знаний и умений, необходимых и достаточных для поддержания реноме учебного заведения как «кузницы политических кадров» и «института подготовки государственных мужей».
За время существования Итона (с 1440 года) в его стенах было подготовлено 20 премьер-министров Великобритании.
Здесь же обучались писатели Джордж Оруэлл, Олдос Хаксли, Ян Флеминг, экономист Джон Мейнард Кейнс, режиссер, актёр, музыкант Хью Лори, последний император Эфиопии Хайле Селассие, происходящий из легендарной династии потомков царя Соломона…
Теперь в его летописи отдельной строкой — а может быть, страницей или даже целой главой — будет записано имя Бориса Джонсона. Главой — это скорее всего.
Всё-таки именно нынешний премьер поставит точку в затянувшемся до неприличия процессе Брексита.
Можете спорить до хрипоты, успешная будет эта точка или провальная, но эффектная-то — в любом случае.
Итон — это, образно выражаясь, хит британской классовой системы. Первые политические и деловые знакомства, которые впоследствии приобретут характер связей и отношений государственного значения, заводятся именно в аудиториях и на спортивных площадках этого колледжа.
К моменту окончания обучения эти связи уже превращаются в сеть, функционирование которой обеспечит тем, кому не придёт в голову «завязать со всем этим», интересную жизнь на самом её верху.
Настоящий представитель элиты, той самой, что дёргает за ниточки общества и выстраивает его под себя, должен быть не только блестяще образован и великолепно внутренне организован.
Первое, чему учат в Итоне — человек элиты должен быть высокомерен. Не только по отношению к массам, но и к тем, кто с ним одним миром мазан.
Борис не просто рос, учился и воспитывался в среде спесивой молодежи.
«Если бы руководство Итона решило тогда провести конкурс на самого высокомерного учащегося, Джонсон победил бы в нём с большим преимуществом, — поделился своими мыслями с испанским изданием El Confidencial один из «итонистов» того периода. — Но всё же главным его качеством было не это. Борису не было равных в умении с юмором прокомментировать любую ситуацию. Он не был клоуном — смеялись не над ним, а над его репликами. Вместе с ним. Он был несомненной звездой. И сейчас ею остаётся. Ничего не изменилось в этом смысле».
Подтверждающих свидетельств можно найти немало в книге, выпушенной в 2011 году журналисткой The Daily Telegraph Соней Пурнелл. «Просто Борис» получилась жёсткой, под завязку загруженной острой критикой и язвительными перлами книгой.
Ничего удивительного — Соня трудилась с Борисом несколько лет в одной редакции, больше того — делила с ним офисное пространство брюссельского корпункта, а где, как не на чужбине, соотечественники особенно сильно тянутся друг к другу? И познают все плюсы и минусы коллеги?
Ещё до написания книги Пурнелл поведала кому-то из своих знакомых, что
«Борис — это самый амбициозный и безжалостный человек, которого (она) когда-либо встречала». На первых же страницах биографии Соня выдала два глобальных намёка читателю, которые должны сформировать у него понимание, что за фигура — главный герой повествования: «эксцентричный английский архетип» и «маньяк саморекламы».
Два года, проведённые Джонсоном в Баллиол-колледже Оксфордского университета (1983–1984) были уже римейком и развитием Итона. Борис не только остался «хладнокровным специалистом по саркастическим репликам, уверенным в себе фаталистом, считающим, что если удача в этом мире существует, то исключительно для того, чтобы всегда быть на его стороне». Но и, по мнению многих, неожиданно проявил себя как «увлечённый самолюбованием нарцисс, которого тебе хочется облить смолой и обвалять в птичьем пуху за все его выходки, но вместо этого ты идёшь с ним отмечать его очередной успех, да ещё и платишь за угощение».
Цитата, конечно, от Сони.
Альфа-самец, пижон и хулиган: начало карьеры Бориса Джонсона
В контекстеПланета для нескольких Японий Сторонникам брекзита есть чем себя утешить. Конечно, у Британии нет сейчас той мощи, какой она обладала в XIX и начале ХХ века. Но и баланс сил между Британией и ЕС сегодня уже не так очевидно смещен в сторону последнего, как в 1970-х.
По словам Пурнелл, Джонсон попал в Оксфорд в наиболее подходящее время. Соня напоминает, что в Британии считается, что люди с именем Борис предрасположены к достижению счастья, им обычно везёт — они почти всегда оказываются в нужное время в нужном месте, а для политика такое качество незаменимо.
В 1983-м Оксфордский университет ощущал себя на крутейшем подъеме. Популярность его среди образовательных учреждений британской элиты просто зашкаливала.
По одной простой причине: страной рулила в это время выпускница Оксфорда 1947 года Маргарет Тэтчер.
Профессорский состав ощущал себя коллективом, предназначение которого — штамповать государственных лидеров. Разглядели ли тогда преподаватели будущего премьера в Борисе Джонсоне — информации на этот счёт нет.
Видел ли тогда себя премьером сам Борис? Несмотря на обязанность будущего человека элиты смотреть на всех с высоты, при этом сплевывая через губу и держа пальцы веером, ничего такого в два оксфордских года наружу не прорвалось. Юноша «состоял в прочной романтической связи» с классической литературой и философией, остальное его не трогало.
Поэтому за пределами двух названных дисциплин Джонсон выглядел рассеянным человеком, не фокусирующим внимание на других учебных предметах.
Зато выдерживавшим бешеный ритм деятельности вне образовательной сферы.
Борис быстро влился в «братство альфа-самцов» — Буллингдон-клуб, кружок с 200-летней историей, начинавшийся как «общество людей с хорошими традициями» (правда, похоже на «круг товарищей со светлыми лицами»?), но превратившийся в «ложу пижонов».
Члены клуба в период присутствия в нём Джонсона (да и после — тоже) отличались от остальной студенческой братии тем, что позволяли себе потреблять спиртные напитки в количествах, значительно превосходящих общепринятые нормы, после чего отправлялись «догоняться» в рестораны.
«Догонялки» нередко заканчивались скандалами с «нечаянно» падавшими со столов тарелками, «самоломающимися» стульями, а также появлением полиции и звонками адвокатам, чтобы слегка разбушевавшуюся золотую молодежь наутро отмазать. Трения, как правило, сглаживались таким универсальным инструментом, как чековая книжка.
Нельзя сказать, что будущий репортёр The Telegraph выделялся на фоне остальных буллингдонцев в одну или другую сторону. Для него было важно как раз соблюдать меру — он пришёл в клуб завязывать знакомства на будущее, так что перегибать палку и проводить ночи в полицейском участке, чтобы «было потом о чём рассказать парням», в его планы не входило. Но и держать марку трезвенника — тоже.
«Хотя годы спустя Борис и не упускал случая с каким-то воодушевлением порассказать, каким разгильдяем он был в студенческие годы, это выглядит скорее частью программы саморекламы, чем искренним желанием что-то вспомнить»,
— отмечает Пурнелл.
В «Буллингдоне» Борис познакомился с Дэвидом Кэмероном (будущим лидером консерваторов и британским премьером). В принципе, они знали друг друга ещё по Итону, но в Оксфорде сошлись близко, почувствовав, видимо, что будут нужны друг другу в будущем.
«Буллингдонство» Бориса и Дэвида стало однажды сценарным исходником одной телевизионной «документально-художественной» драмы When Boris Met Dave («Когда Борис встретил Дэйва» — явный парафраз популярной романтической комедии «Когда Гарри встретил Салли»).
В 2010 лондонский «Королевский придворный театр» (Royal Court Theatre) поставил спектакль Posh по пьесе британского драматурга Лоры Уэйд. Слово, употреблённое в названии, имеет около тридцати значений-толкований. Наиболее подходящим смыслу и содержанию пьесы будет «шик, замешанный на высокомерии».
Говорят, сестра Бориса Джонсона Рэйчел, побывав на этом спектакле, сказала: «Если бы мы заставили посмотреть эту постановку всю страну, у нас никогда бы не было больше правительства консерваторов».
Впрочем, пижонство сыграло и положительную роль: Джонсон довольно быстро понял, что быть над массами, в элите, конечно, здорово, но это только если просто хочешь считать себя её частью и не более того. Если же ты вознамерился достичь политических вершин, придётся в нужные моменты поступаться своими принципами, прятать свою чопорность поглубже и идти на контакт с классами, расположенными на иерархической лестнице ниже.
Понять это ему помогла неудачная попытка избраться президентом «Оксфордского союза» (Oxford Union) — дискуссионного клуба, приглашавшего на обсуждение вопросов политики и культуры весьма престижных людей из обеих сфер. Именно этикетка «распальцованного» помешала ему набрать большинство голосов.
«Борис сообразил, что если он хочет быть не последним человеком истеблишмента, надо почистить свой личный бренд», — подчеркивает в своей книге Пурнелл.
«Джонсон зачистил всё настолько, что сторонний наблюдатель не смог бы даже определить, кому Борис сочувствует в политике: тори, социал-демократам или лейбористам, — прокомментировал первую «оксфордскую» политическую трансформацию Бориса Джонсона Ник Робинсон, возглавлявший в то время Ассоциацию студентов-консерваторов университета, а позднее ставший редактором отдела политики ВВС. — Он выглядел, скорее, сторонником лейборизма. Полагаю, что «затуманить» свой консерватизм — было его осознанным решением. Решением человека, понявшего, как надо размыть собственный политический имидж, чтобы он стал более ярким».
«Размыть для яркости» — звучит парадоксально. Но парадоксы, как выясняется, лучшие друзья политика, возглавляющего сегодня правительство Великобритании.
По мнению Сони Пурнелл, «Борис не только умеет добиваться результата, но и готов в процессе его достижения менять своё настроение и направление движения», иногда на противоположное. Никакой речи о готовности поступиться принципами здесь нет, ибо принцип у Джонсона остаётся всегда один и тот же — победить. Процесс достижения виктории при этом может растягиваться на долгое время, наступления — чередоваться с отступлениями и топтанием на месте, путь к вершине — выглядеть слишком извилистым и даже лабиринтообразным. Но генеральный вектор при этом не меняется никогда!
Жулик на Флит-стрит
В контекстеРастворение утопии Рискнем утверждать, что произошедшее доказало: «брекзит» необратим. Мучительность процесса как раз демонстрирует его серьезность - это настоящий разрыв очень плотной ткани отношений.
Журналистская карьера Джонсона началась с грандиозного провала. В одной из своих статей Борис вложил в уста учёного-историка слова, которые тот не произносил.
Репортёр хотел всего лишь сфокусировать внимание читателя на описываемой проблеме, добавив немножко скандальности — но перестарался.
Историк возмутился приписыванием ему «того, чего не было», и высказал всё, что об этом думает, руководству газеты The Times, опубликовавшей материал. Главред недолго раздумывал, на чью сторону встать: учёный свои экспертные комментарии давал давно и регулярно, а молодой выпускник Оксфорда в газете работал без году неделя.
Джонсона уволили, любезно пояснив, что в будущем ему лучше редакционное здание на Флит-стрит обходить стороной.
Но то, что для любого другого означало бы бесславный конец карьеры, для Бориса стало катапультой, забросившей его в верхние слои политической атмосферы.
В одних случаях ему откровенно повезло, в других помогли завязанные в Итоне и Оксфорде контакты.
Известный британский журналист и писатель Макс Гастингс, возглавлявший в то время The Daily Telegraph и лично знавший Джонсона — тот приглашал как-то Гастингса выступить с лекцией на собрании Оксфордского союза — решил привлечь уволенного журналиста к работе в своей газете.
Макса, конечно, напрягло (неискоренимое, как выяснилось позднее) стремление Джонсона править и дополнять своих авторов, но при этом восхищало то, как талантливо Борис научился вносить коррективы в речи собеседников, выстраивая слова и фразы так, что придраться тем уже было не к чему. Решив, что такой журналист в редакции может быть очень полезен, Гастингс сделал правильную ставку.
Абсурдист и «очаровательный негодяй»
В контекстеЕвродиктат Европарламент сегодня больше заинтересован в собственном выживании, чем в выживании своих членов. Он думает, что Брексит и Дональд Трамп это не более чем кратковременные потрясения, которые закончились, потому что во Франции победил Макрон.
Однако вряд ли бы Джонсон преуспел в журналистике, продолжая лишь играть роль «очаровательного негодяя», использующего свои контакты в элите. Ему было скучно просто вести репортажи с мест событий, и он был слишком непоседлив, чтобы проторчать несколько часов за компом, выстраивая причинно-следственную связь в аналитическом материале.
Рутина его угнетала, и он легко и красиво свою нелюбовь (а некоторые считают — отсутствие способностей) к нормам классической журналистской работы скрывал за цветистыми фразами, сочетавшими в себе архаичную терминологию, гротеск и приглашение к полемике. Он тонко чувствовал, что будет интересно читателю, и откровенно провоцировал политиков, а те охотно клевали на брошенную наживку.
Telegraph, в народе зачастую называемая Torygraph (от tory — консервативная партия), — газета популярная у среднего класса, публики, ностальгирующей по старой доброй Англии с её уходящими в глубь веков культурными традициями и ненавистью к отделенной Ла-Маншем Франции.
Борис с его осторожно вброшенными на страницы издания анти-евросоюзными взглядами читательской аудиторией Torygraph’а был воспринят на ура.
И потому, когда возник вопрос, кого отправить в Брюссель «освещать всё то, что в Евросоюзе принимается в ущерб Великобритании», в редакции голову долго не ломали. История Брексита началась именно тогда, в 1989, когда Борис, образно говоря, «начал снайперский отстрел европейской (то есть, антианглийской, в его понимании) бюрократии».
Его первые месяцы в статусе собственного корреспондента газеты в столице ЕС были сложными, несмотря на имевшиеся родительские контакты на самом высоком уровне (отец, Стэнли Джонсон, бывший член Всемирного банка, бывший депутат Европарламента от тори и бывший член Европейской комиссии, провёл несколько лет в Брюсселе).
Проблема в том, что у Бориса-журналиста по-прежнему имелись серьёзные профессиональные недостатки, которые он стремился компенсировать личным обаянием. С коллегами это прокатывало. С брюссельскими бюрократами — не очень.
Однако неожиданно для многих (для себя — вряд ли) Джонсон нашёл ключ от двери, ведущей к популярности и росту личного рейтинга.
Как отмечает корреспондент испанской El Confidencial Карлос Прието, «он попробовал подавать свои материалы, трактуя их по-своему — извращая и доводя до абсурда». Такие тексты восторженно воспринимались читательской аудиторией — и редакционным руководством, разумеется, тоже.
Борис понял, что дорожка найдена, скорость набрана, и больше притормаживать в раздумье нет смысла. Он хлестал и бичевал правила и нормы по любому поводу, а если такового не подворачивалось, изобретательно находил, за что ещё на ЕС можно обидеться.
Делая статью, например, о британских рыбаках (ну какая может быть здесь политическая привязка к ЕС — сплошная героизация соотечественников!), не забывал возмутиться фактом, что отважным британским рыболовам приходится носить сеточки для волос в открытом море… из-за проклятых бюрократов, заседающих в Брюсселе.
Брюссельская журналистика Джонсона была фактически бета-версией Бориса-политика, проводящего идеи Брексита
— «за благородный, но ущемляемый британский народ против угнетателя — европейского истеблишмента». На фоне травоядной журналистской массы, воспевавшей благодетели Евросоюза, собкор The Telegraph выглядел, нет, не белой вороной, но хищной птицей, ястребом, беспрестанно клюющим ЕС в самые уязвимые места. Борис стоял в стороне от остальных и потому был очень заметен. Что, собственно, ему и требовалось.
Однако просто быть «репортёром, пишущим не так», Борису было мало. И он старательно дополнял образ «непохожего на всех парня» новыми и новыми деталями. Джонсон нарочито демонстрировал своё презрение к «бюрократическому дресс-коду» европейской столицы.
Он раскатывал по её улицам на видавшем виды Alfa Romeo, слушая рвавшийся из включённых на полную катушку колонок AC/DC. Являлся на официальные пресс-конференции одетым в пляжные костюмы «а-ля Малибу». Задавал высокосидящим руководителям ЕС-овских структур вопросы на французском с намеренным чудовищно-насмешливым акцентом (хотя в обычной обстановке на языке Вольтера и Гюго говорил, как на родном).
И в молодости постоянной установкой Бориса Джонсона было всегда идти против мейнстрима.
Как подчеркивает его коллега и биограф, «уже в свои 24 Борис мыслил стратегически и знал, какой цели хочет достичь». Евроскептицизм как идеология в то время был практически пустой нишей — первый, кто сумел бы увидеть его перспективы, получал преимущество над долго соображающими.
Найджел Фарадж, лидер партии UKIP, приведшей Британию к референдуму о разводе с ЕС, признаёт, что
«именно Джонсон подтолкнул евроскептиков к осознанию своих сил и возможностей, в момент, когда это направление политической мысли на уровне ЕС вообще не котировалось».
Две наиболее запомнившиеся из брюссельского периода журналиста Бориса Джонсона статьи, которые до сих пор вспоминают в стенах учреждений Евросоюза кто с усмешкой, кто с негодованием (но вспоминают — а что ещё надо для пиара?), касались новостей, правдивость которых ничем подтверждена не была.
Более того, они, как пишет упомянутый выше Прието, «были стопроцентным фейком», но Борис обставил свои сообщения и размышления вокруг несуществующей информации таким количеством «кажется», «предположительно» и «возможно», что притянуть к ответственности за враньё его не смог бы даже самый искусный брюссельский адвокат.
В одной из статей Джонсон размышлял о намерениях Жака Делора (председатель Европейской комиссии в 1985–1995 году) стать пожизненным главой ЕС. Во второй — с нескрываемым сарказмом оценивал (предполагаемую) инициативу брюссельских бюрократов «ввести единый стандарт презервативов, используемых населением ЕС».
По всей видимости, именно с тех пор британский истеблишмент утвердился во мнении, что обвинение кого-то в чём-то не обязательно подкреплять неопровержимыми доказательствами — достаточно «достоверных» слухов и сплетен. Так сказать, хайли лайкли!
Борис разработал и ввёл в обиход новую методику журналисткой работы, и остальная масса пишущей братии быстро освоила эту манеру. Прощай репортёрство, здравствуй «борисизм», журналистский монстр о двух ногах. Первая — тематическая. Заключается в посыле «бюрократы Брюсселя живут, ни в чём себе не отказывая, за счёт британских налогоплательщиков». Вторая — целевая. Суть её — оживить деятельность масс евроксептиков дьявольски умным способом: с помощью коктейля из юмора, гротеска, чрезмерных преувеличений. Он в нужный момент понял, насколько прибыльно быть врагом бюрократии и наслаждаться этим. Юмор был его самым разрушительным оружием, с помощью которого он нападал и защищался.
Из книги Сони Пурнелл «Just Boris“
* * *
Владимир Добрынин
«Fitzroy»