Ефим Фиштейн – о пределах политкорректности
Страсбург. Здание Европейского парламента. (Фото: «Nautilus»)
В Европе прошли парламентские выборы, а в Каннах кинофестиваль. Если кому-то подумалось, что в огороде бузина, а в Киеве дядька, то он не прав.
В контекстеПоражение ХДС на выборах в Европарламент грозит Меркель отставкой Участники ряда опросов, проведенных в течение последних двух месяцев, отдают ХДС/ХСС от 27 до 33 процентов голосов. На выборах в главный законодательный орган Евросоюза в 2014 году блок получил 35,4 процента.
В каком-то высшем смысле в этих разнотипных событиях есть то важнейшее, что их объединяет. Они фиксируют парадигматические переломы и даже мелкие сдвиги в развитии общественной мысли – в доминирующих настроениях благородной публики, в установках культурных элит,
в формировании новой системы ценностных координат, которые они, элиты, будут затем двигать в массы, не всегда сознавая, что сами они – всего лишь проводники, а не демиурги.
Это единственное, что мне действительно интересно – не распределение мандатов между фракциями Европарламента и не раздача слоников на красном фестивальном бегунке.
От состояния умов обозримого человечества зависит больше, чем кажется – зависит, как мы будем жить и будем ли вообще.
Осточертело повторять, что нынешнее состояние умов оставляет желать лучшего, что человечество сегодня предельно дезориентировано - от повтора зевота скулы сводит. Сказано, пересказано и тысячекратно переврано. Понятно в целом, как мы дошли до жизни такой:
проведена кропотливая и трудоемкая работа по подмене понятий, по постепенной, но неотвратимой перемене знаков с плюса на минус и наоборот, по приданию старым высоким словам новых низменных смыслов,
по искоренению устаревших достоинств – мужественности, женственности, стойкости в воззрениях, военной доблести, любви к родным пенатам, каковые почему-то стали восприниматься как последнее прибежище негодяя, личной чести, рыцарского отношения к женщине. безусловной честности, жертвенности, далее везде.
Не важно, что многие из нас до идеала не дотягивают, важно знать, что есть такой идеал. Сравнение с ним правдиво, как зеркальце старой ведьмы. И по жизни мы знаем много примеров его воплощения. Жаль, что эти словарные гнезда были успешно разорены, птенцы выброшены кукушкиными подкидышами.
В процессе поучаствовали мы все: одни в роли умненьких пропагандистов, сеятелей всего злого и преходящего, переименованного в доброе и вечное, другие в роли благодарных потребителей, а большинство в роли жертв, сознательных или случайных.
Сложился новый водораздел между тем, что , якобы, является общественно-полезным и посему прогрессивным, и тем, что оказывается безусловно нежелательным, подлежащим искоренению или перевоспитанию, влекущим нас назад, в отвратительное прошлое взаимного доминирования и эксплуатации, чуть ли не в темные 60-ые годы.
Вся изощренная система получила общее наименование «политической корректности».
Политкорректность – не школа обмена любезностями, не факультативный курс куртуаза и этикета, а набор общественных и даже научных запретительных норм и табуизированных тем, обязательных к соблюдению, разумеется, из самых богоугодных и духоподъемных соображений
Рано или поздно максимы постправдивого и постфактического постмодернизма должны были войти в неразрешимые противоречия друг с другом и выявить свой сумеречный смысл.
В контекстеПолиция политкорректности запретила нам использовать эти слова По мере того, как университетская культура просачивается в повседневную жизнь, сегодняшняя несносная студентка будет сидеть завтра рядом с вами за соседним рабочим местом, а послезавтра — станет вашей начальницей.
Это во многом уже происходит. Умилительно читать, как американские теннисистки вместе с феноменальной Мартиной Навратиловой протестуют против идеи открыть женский теннис для бородатых мужиков, внезапно обнаруживших в себе девушку – ведь сила их бицепсов не вполне зависит от состояния мысли. Точно так же неистовые феминистки стали массово протестовать против придумки запускать юных жеребцов, внезапно почувствовавших себя кобылками, в девичьи спаленки и туалеты.
Эксперимент, хоть и являлся прикладным проявлением их собственого гендерного учения, слишком часто кончался непорочным зачатием самоотверженных добровольниц.
Оставалось дождаться момента, когда в людях окрепнет чувство нового тупика и безнадеги от того идейного морока, которым их накрыло. И сдается, что этот момент наступил или близок.
Возможными не благими результатами выборов в Европарламент федералисты (т.е. сторонники такой плотной интеграции ЕС, которая объединит страны в единую федерацию, руководимую центральным правительством при унифицированном законодательстве) давно пугали детишек перед сном.
И хотя смутное предчувствие неизбежных реформ со времен британского референдума владело душами броюссельского конклава ЕС, дальше слов дело не пошло из-за вечной занятости руководства.
Поближе к выборам в Брюсселе вообще возобладала ментальность осажденной крепости: не время помышлять о серьезных переменах, когда со всех сторон наседают злые популисты.
Не рекомендовалось даже повторять вслух старые тезисы о «демократическом дефиците» Евросоюза, так как враг подслушивает и может истолковать их так, что мало не покажется.
Перестройка вообще дело тонкое – порой достаточно вынуть кирпич из фундамента, чтобы обрушилось все здание, это еще Егор Лигачев подметил.
Поэтому практически все знатные европейцы на вопрос о том, как идут реформы, только многозначительно надували щеки. Один лишь живчик Макрон предлагал нечто несуразное: мол, находясь в тупике, следует двигаться в том же направлении, только с удвоенной скоростью.
Получалась типичная совковая головоломка: запускаем производство детских колясок, а с конвейера все равно сходят одни пулеметы.
Утешало понимание того, что оно само заживет, если не расчесывать.
Трейлер фильма Жан-Пьера и Люка Дарденнов «Молодой Ахмед»
Одно время в ходу была популярная страшилка: Путин все равно извратит демократический механизм выборов так, чтобы заполнить парламент евроскепитческими силами, правыми и левыми экстремистами. Возникшая напряженка, якобы, затормозит величавую поступь объединенной Европы к лучшему будущему, сделает весь союз принципиально недееспособным, неуправляемым и потому открытым для московского влияния.
Это, конечно, «святая простота», как сказал Ян Гус, умиленно глядя на старушку, подбрасывающую свою хворостинку в костер, на котором его сжигали. Тлетворному влиянию московского режима нынешняя Европа, охваченная дурью неомарксизма, давно открыта со всех четырех ветров. Но вопрос, какой вариант исхода выборов выгоднее для Путина – отнюдь не праздный.
Если бы нынешняя Европа работала, как швейцарские часы, если бы ее народное хозяйство росло, как на дрожжах, а международный вес вызывал всеобщую зависть, можно было бы вполне понять вредительские чаяния Кремля.
Но ведь ничего этого нет и не предвидится, а есть запущенный процесс загнивания, подобный застарелой гангрене.
Что-то еще может по инерции работать, инструкции печатаются бойко, но проекта будущего на складе нет, как и сильных лидеров. Путин – что угодно, но только не полный дебил, чтобы поддерживать силы, которые так или иначе имеют восходящую динамику и могут этой своей самоуверенной энергетикой заразить и перезарядить всю евросоюзную структуру. Кому она рано или поздно окажется соперником, а то и противником – Китаю. что ли?
Глядя из кремлевской амбразуры, не лучше ли поддержать «здоровые» срединные силы, ответственные за нынешнее состояние Европы, и обеспечить, как минимум, еще пять лет медленного¸ но верного разложения европейского организма?
В предстоящие месяцы Евросоюзу предстоит поменять весь свой руководящий состав. Там не останется камня на камне, и очень многое зависит от того, насколько удастся нынешним лидерам заместить себя своими же бледными копиями, столь же мягкотелыми и нерешительными, ибо не понимающими, чего можно и нужно хотеть в непролазной чащобе этого безумного мира.
А вдруг на их место придут новые вожди, которые откажуться покупаться на духоподъемную, но самоубийственную идеологию, описанную в начале статьи?
То, что процесс пошел, было заметно не только по результатам выборов, но и по перипетиям Каннского кинофестиваля.
Политкорректность перестает оказывать парализующее воздействие на творчество сильных и самостоятельных натур.
Еще год назад было немыслимо получить премию за ленту, главным героем которой является молодой человек, который в терпимой среде западного мультикультурного общества эволюцинирует почему-то в обратную сторону: из восприимчивого, вполне социализированного арабского юноши, законопослушного гражданина Бельгии, превращается в убежденного воина джихада, полного убийственной ненависти к миру, в котором он вырос, не зная забот и унижений.
Поди ж ты – в этом году фильм братьев Дарденнов был похвально отмечен в Каннах жюри, которое, видимо, не чувствует себя оскорбленным неполиткорректным сюжетом.
В контекстеВеселые каннские мертвецы Каннский любимчик и вундеркинд Ксавье Долан попытается реабилитироваться после провалившегося англоязычного дебюта. Одну из главных ролей в ленте «Матиас и Максим» он сыграл сам. Друзья детства по-новому посмотрят друг на друга, после того как поцелуются на съемках студенческой короткометражки.
Еще невероятней то, что призошло с фильмом «Однажды в Голливуде» фестивального хулигана Квентина Тарантино. Он привез едва смонтированную ленту, еще пахнущую столярным клеем, но, как это бывает у него, высоко эпатажную, идущую вразрез с приличиями. Не из-за каких-нибудь запредельно извращенных сцен, снятых при особо отягчающих обстоятельствах. И список исполнителей в главных ролях не вызывает острого отвращения: в кастинге есть и Ди Каприо, и Брэд Питт, да и играют они мастерски, не на живот, а на смерть.
Но возмутителен сам художественный посыл автора-ретрограда. Из содержания фильма, поставленного по мотивам реальной истории о взаимоотношениях актера и его дублера, можно сделать вывод, что Голливуд 60-ых годов, этого мрачного средневековья прошлого века, с его вьетнамской войной и фальшивым патриотизмом, с его дутым оптимизмом и отсутствием борьбы за всеобщее и полное равенство,
автору как-то милей и духовно ближе, чем Голливуд сегодняшний, такой политически сознательный, ангажированный, готовый в любую минуту протестовать против чего-нибудь.
Да режиссер и не скрывает этого: уже на первой же пресс-конференции он дерзко заявил, что тогдашний тошнотворно-розовый масс-культурный китч, включая даже такой упадочный жанр, как итало-вестерн, ему симпатичней, чем моральный китч сегодняшний, с его обязательным разрушеним духовных основ, с его благолепной и гуманистической чернухой, освященной высшими чинами интеллектуальной и церковной иерархии.
Отрицательное отношение Тарантино к передовому учению постмодернизма проявилось уже хотя бы в том, как надменно он отнесся к вопросам партийных газет «Нью-Йорк Таймс» и «Гардиен», у которых Пулицеровских премий больше, чем орденских планок на пиджаке Брежнева. Он попросту отвел их, как бессодержательные.
Ключом к фильму «Однажды в Голливуде», по откровению самого режиссера, являются сцены, связанные с жизнью и деятельностью Чарльза Мэнсона, основателя и предводителя не то секты, не то семьи нового типа. Сцены хоть и проходные, но исключительно важные для понимания мироощущения Тарантино. Дело в том, что герои фильма поселились по соседству с домом продюссера, в котором и произошла знаменитая резня, детали которой не стану пересказывать, и могли наблюдать за поведением высокоидейной банды.
То, что завораживает художника, что вызывает у него интерес доморощенного исследователя-психолога – это поиск ответа на вопрос, как и что происходит в головах и душах людей, где, на каком рубеже случается срыв и прекрасные побуждения соскальзывают в кровавое преступление?
В то время чудовищное событие основательно подорвало позиции всего движения хиппи, «детей цветов», но вразумительного ответа на сакраментальный вопрос нет и сейчас.
Мэнсон не так давно умер в тюремной больнице в очень преклонном возрасте, нисколько не раскаявшись в содеянном. Его объяснения для печати, поддержанные и другими членами «семьи», не лишены извращенной логики: «Мир несправедлив и жесток, и мы хотели исправить его. В справедливой борьбе надо идти до конца, не останавливаясь ни перед чем. Среди богатых нет невиновных, среди нас нет преступников». По словам Брэда Питта, это был момент, когда прогрессивное учение хиппи «потеряло свою невинность».
Квентина Тарантино всегда занимало именно это - как зафиксировать в образах трудноуловимый момент перехода вселенской любви в ненависть, правды в ложь, добра в зло.
«Однажды... в Голливуде» - тизер-трейлер
Тарантино никогда не был тусовочным голливудвским мальчиком. Он всегда любил издеваться над святыми истинами современности.
В его «Бесславных ублюдках» мстители, вместо того, чтобы, мелко крестясь, милосердно застрелить изверга в лоб, расшибали его череп бейсбольной битой или зажива снимали с него скальп.
Они понимали, что есть ситуации, когда прежде, чем возлюбить врага, надо загнать в его сердце ледяную иглу абсолютного страха и предчувствия неизбежного возмездия. Только так можно сбить воинственную спесь ублюдка.
В первый момент каннская тусовка не поняла, о чем речь. Ровно семь минут продолжались бурные апплодисменты, переходящие в овацию. Все стояли. Слишком сильно это было снято и сыграно. Ни одна другая лента не была в день показа встречена с таким восторгом.
Но кто-то умный подсказал к утру членам жюри, что это же о них, об их мире, об их убеждениях и представлениях, поставленных автором под сомнение.
Над кем смеетесь? Вы над собой смеетесь! Кому апплодируете? Своим могильщикам апплодируете!
В результате на Каннском фестивале снимок «Однажды в Голливуде» не получил вообще никаких премий. Ни за режиссуру, ни за актерскую игру. ни за что. Профессионалы поступили правильно, по законам жанра.
Большие почины, как и серьезные мысли, не должны рассчитывать на оценку фестивальных жюри. Процесс уже вряд ли можно открутить назад, и в мире, где все связано со всем, это относится и к кино, и к прошедшим выборам.
* * *
Ефим Фиштейн
– международный обозреватель «Радио “Свобода”»
Статья любезно прислана автором