Истоник протеста
Ситуация вокруг масштабного плана сноса пятиэтажных типовых домов полувековой давности в Москве парадоксальна. Строительство этого крайне неудобного, но отдельного и массового жилья, что было совершенно нетипично для СССР, страны коммунальных квартир и элитных «сталинских» домов, началось в конце 1950-х годов.
Большинство «хрущевок», названных так в честь Никиты Хрущева, не только демократизировавшего политическую систему Советского Союза, но и строительство, выработали свой жизненный ресурс – устарели и морально, и физически. Ровно поэтому московский мэр Сергей Собянин, инициировавший масштабную программу сноса пятиэтажных домов и строительства на их месте новых домов и согласовавший ее с президентом Владимиром Путиным, был уверен не только в прагматическом, но и в «пиаровском» успехе этой инициативы.
Это начинание – витринное для переживающего реновацию в соответствии с самыми современными принципами урбанистики города – теоретически должно было повысить рейтинги градоначальника.
Сопротивление сносу со стороны горожан оказалось для властей совершенно неожиданным. Отчасти потому, что «отцы города» привыкли принимать технократические решения, лишь имитируя их обсуждение с жителями: власть лучше знает, что им, москвичам, надо. А отчасти по той причине, что снос казался безусловно популярной мерой. Согласно опросу социологической службы ВЦИОМ (она, правда, является прокремлевской), 80% горожан поддерживают ликвидацию «хрущевок».
Но это – опрос всех горожан, а не жителей пятиэтажек. А для них, обитателей кварталов, которые когда-то презрительно назвали «хрущобами», эти неудобные квартиры – одновременно и собственность, где они полные хозяева, и genius loci, вмещающий в себя, например, память о собственном детстве именно в этом дворе и получение удовольствия от нередко вполне сносной экологии в кварталах массовой застройки 1960-х.
В «пятиэтажках» живут живые люди – с чувствами, памятью, ощущением собственности. Именно об этом забыли те, кто инициировал столь размашистый проект. «Пятиэтажки» и так сносили, но медленно и постепенно, без скандалов: именно масштабность замысла и подозрительная скорость его исполнения вызвала сопротивление горожан.
Городские власти в Москве давно и последовательно игнорируют любую обратную связь с жителями города. По этой причине конфликты властей с градозащитниками, паркозащитниками, защитниками собственных дворов от точечной застройки в последнее время стали чрезвычайно ожесточенными. Что, как показывает недавнее исследование Московского центра Карнеги и Левада-центра, повлекло за собой массовую самоорганизацию граждан на уровне дворов и районов Москвы, и даже – в меньшей, но заметной степени – их политизацию.
Последнее обстоятельство слишком заметно, и именно поэтому Владимир Путин потребовал от городских властей соблюдения прав граждан при сносе домов – в предвыборный год ему не нужны проблемы с потенциально лояльным столичным электоратом.
Но глухота властей проявилась не только в том, что они привыкли не замечать живых людей, принимая технократические решения. Они не дали себе труда понять, что исторически и культурно значат для горожан эти, казалось бы, неудобные и устаревшие дома. И почему люди не хотят уезжать из этих маленьких тесных квартир.
Исторически это история о собственности. Собственности в стране, где это понятие всегда было расплывчатым и незащищенным. И даже стыдным, не соответствовавшим коммунистической морали. Люди, получая квартиры в «хрущевках», не только избавлялись от коммунального быта – необходимости делить квартиру с многочисленными соседями, но и получали фрагмент пространства, который оказывался их личной, частной территорией.
Захлопнув за собой входную дверь, строитель коммунизма вдруг превращался в частное лицо и мог делать в границах своего пространства все, что захочет.
И это ощущение собственности передавалось из поколения в поколение. Именно здесь, в этих кварталах типовой застройки, придуманных кавалером ордена Ленина архитектором Виталием Лагутенко, зарождался советский средний класс, из которого потом частично вышла российская буржуазия.
Формула более зажиточных времен – 1970-х, эпохи высокой нефтяной конъюнктуры, -- «квартира-машина-дача», стала гораздо более важным слоганом для советских людей, чем любые лозунги марксизма-ленинизма. И первый элемент слогана подлинной буржуазной революции по-советски – квартира – это «хрущевки».
Резко, грубо, безапелляционно начав продвигать программу массового сноса, московские власти опять, как и в случаях с переустройством парков, точечной застройкой, массовым строительством православных храмов там, где они не нужны, бесцеремонно вторглись в частное пространство граждан, которые хотели бы распоряжаться главным из того, что для них действительно важно – частным пространством, жильем – самостоятельно.
Именно об этих немногих квадратных метрах, двух крошечных смежных комнатах, микроскопическом санузле, кухне, где не развернуться, виде из окна на деревья во дворе, человек мог сказать – «мое». И в это пространство, где живет более полутора миллиона человек в одной только Москве, собирается вторгнуться внешняя враждебная сила.
Есть еще один момент: недоверие к государству. В нашем случае в лице структур мэрии. Обманут, предоставят неравноценную компенсацию, которая не улучшит жилищные условия, к числу которых относится и желание жить в привычном районе. Люди готовы поддерживать государство на уровне символов – Крым, величие, память о войне. Но когда дело касается их шкурных интересов, они не готовы играть в азартные игры государственными структурами.
Люди защищали и будут защищать свое частное пространство. И если в него все чаще будет вторгаться власть, собственники квартир могут постепенно перестать быть ресурсом поддержки этого политического режима. Ощущение себя гражданином удивительным образом рождается из защиты своей, возможно, убогой, но собственности.
* * *
Андрей Колесников
- руководитель программы «Российская внутренняя политика и политические институты» Московского Центра Карнеги.
Московский центр «Carnegie»
Оригинал статьи был опубликован на английском языке в «The Moscow Times»