Сорок лет назад дальневосточная супердержава впервые решила открыться миру. После этого путь человечества изменился навсегда
КНР берет верх над конкурентами. (Фото: «IsraPhoto» - «Nautilus»)
«Мы испытываем невероятную гордость за китайский народ, который сотворил чудо… Достижения не упали с неба и тем более не были подарены нам другими… В руках китайского народа невозможное стало возможным…» — так сказал сегодня председатель Си Цзиньпин на праздновании сороковой годовщины Третьего пленума ЦК КПК 11-го созыва.
И действительно. Этот пленум (18—22 декабря 1978-го) — один из поворотных пунктов в китайской и мировой истории. До него Китай с древних времен существовал отдельно от остального человечества, лишь время от времени открываясь перед очередной волной завоевателей, а затем снова замыкаясь в себе.
В декабре 1978-го китайский руководящий класс предписал своему народу освоить западные достижения и включиться в мировую жизнь. Сейчас мы видим, что к подлинной вестернизации это никоим образом не привело. Китай остался собой, но в XXI веке это, возможно, не помешает, а даже поможет ему брать верх над конкурентами. Причем «брать верх» не в европейском, а в своем собственном понимании этих слов.
Но сначала об уже достигнутом.
В 1978-м Китайская народная республика, с ее миллиардом жителей, обладала примерно десятой экономикой мира и уступала Соединенным Штатам раз в пятнадцать (если определять ВВП в текущих долларах и по номинальному курсу). Сегодня китайское хозяйство меньше американского всего в полтора раза.
Если же вычислять ВВП по паритетам покупательной способности, то Китай превосходит США в 1,2 раза. КНР — это первое в мире промышленное производство, первый в мире экспорт и вторые в мире военные расходы. Еще в начале девяностых Китай обошел по экономической мощи нашу державу, в следующем десятилетии — Францию, Британию и Германию, а затем, в 2010-м, — и Японию.
Уровень жизни в супергосударстве, население которого приближается к 1,4 млрд, поднялся примерно до среднемирового.
И хотя это по-прежнему ниже стандартов богатых стран, Китай именно сейчас переходит черту, за которой должен будет заново сформулировать свои цели.
С древних времен интеллектуалы и народ Китая стремились к сяокану (малому процветанию), но по-настоящему воодушевляющей общественной мечтой считали датун (великое единение — что-то вроде земного рая).
В начале двухтысячных китайские вожди объявили первое двадцатилетие XXI века временем построения сяокана, перетолкованного ими как общество среднего достатка.
И сейчас эта задача близка к решению — с какой меркой ни подходи, сяокан почти достигнут. Значит, пора определяться, куда идти дальше. Датун всегда считался утопией, но ничего не поделаешь: стоять на месте нельзя — неизбежны какие-то шаги к гармонии более высокого уровня.
Поэтому вовсе не на голом месте родился новый курс председателя Си, сформулированный им за последние пять лет, ведущий к усилению централизации и контроля над людьми и носящий название «китайская мечта».
Но сперва — пара слов о старом курсе, начало которому положил тот самый Третий пленум ЦК КПК 11-го созыва и лично Дэн Сяопин.
Этот пленум, помимо прочего, постановил реабилитировать и вернуть на руководящие посты миллионы старых номенклатурщиков (так называаемых ганьбу), попавших в опалу во время культурной революции.
Созданный таким способом режим назову для простоты термидорианским, то есть таким, в котором наследственную, а отчасти и потомственную монополию на власть удерживают функционеры революционной в прошлом партии, которые не подпускают людей со стороны и одновременно препятствуют выдвижению единоличного диктатора, мешающего знати жить спокойно.
Ясно, что такой режим должен был, с одной стороны, подавлять низовые выступления, что он и сделал в 1989-м на площади Тяньаньмэнь, а с другой — поддерживать регулярную сменяемость первых лиц, которая обеспечивалась вплоть до прихода к власти Си Цзиньпина.
Менее очевидной была способность этого правящего класса не только сладко жить, но и несколько десятилетий подряд возглавлять революционное обновление экономики и общества. Но номенклатурщики-ганьбу сумели сыграть и эту роль, результатом чего и стал построенный к сегодняшнему дню сяокан.
Тем самым задачи, поставленные великим пленумом, были выполнены, мечта Дэна осуществилась в полном объеме, и термидорианским порядкам настало время быть свернутыми. Именно это сейчас и происходит.
Притом ничего, похожего на демократию, на их месте не возникает.
Председатель Си держит власть тверже, чем кто-либо со времен Мао Цзэдуна, и главным своим достижением считает ожесточенную борьбу с коррупцией на всех этажах — «бить и по мухам, и по тиграм». Правящее сословие охвачено страхом.
Что же до общества в целом, то к легендарному «Великому китайскому файерволлу» (стене, ограждающей державу от всего нежелательного во внешнем интернете) с его двумя миллионами контролеров добавляется сейчас «Система социального рейтинга» (намеченная к повсеместному внедрению в 2020-м), то есть использование анализа больших данных для отслеживания повседневного поведения каждого человека и выставления ему оценок.
Обладателям низких рейтингов грозит превращение в изгоев, не допускаемых к должностям, к работе в госструктурах, к социальным преимуществам и т. п.
Понимать ли это как прорыв к общественной гармонии или же просто как организацию тоталитаризма нового уровня?
И чего ждать внешнему миру от нынешнего высокоуправляемого и как никогда могучего Китая, оставляющего позади миролюбие эпохи Дэна? Не рывка ли к глобальной гегемонии?
Владимир Малявин — самый, на мой взгляд, проницательный из современных российских китаеведов, считает, что в китайских координатах противоречия между социальной гармонией и начальственным надзором просто нет:
«Сегодня многие на Западе проецируют антиутопию тотального контроля на Китай, где власти хотят косвенно воздействовать на население через мониторинг его покупок: поощрять тех, кто обнаруживает признаки общественно полезной деятельности, и мягко утеснять тех, кто живет только для себя.
В рамках китайского мировоззрения это совершенно разумно, поскольку человек в Китае достоин своего звания в той мере, в какой он привержен нравственному совершенствованию…»
И он же прогнозирует, что растущая китайская мощь в ход, пожалуй, пойдет, но особым образом:
«На военные действия Китай может решиться только при наличии подавляющего преимущества, когда они будут „незаметными“… Китайцы не ищут точку опоры, чтобы перевернуть мир. Их идеал — позволить свершаться всем переменам в мире и скрытно их направлять… Китай следует — если следует — западным правилам игры не „вынужденно“, а с целью овладения стратегической инициативой. Примерно так, как актер совершенно искренен в исполнении своей роли и поэтому имеет успех…»
Можно с этим соглашаться, можно — нет, но новейшие китайские цензурные, манипуляторские и авторитарные новации сегодня не выглядят таким уж отклонением от демократического и либерального магистрального пути человечества, какими они смотрелись бы еще двадцать—тридцать лет назад. Где он теперь, этот путь?
Не то что в нашей державе — даже на Западе нынче мало кого удивит интернет-цензура, злобный идеологический диктат, осуществляемый не столько даже властями, сколько агрессивным общественным активом, упадок либерального духа в режимах, сохраняющих пока еще вид формальной демократии. Китай не сделался Западом. Зато сегодняшний Запад как никогда ему созвучен, хотя до полного слияния далеко.
Двадцать первый век уже преподнес много неожиданностей и обещает еще больше.
Веком Китая он вряд ли станет, как не было раньше ни всецело британского, ни советского, ни американского века.
Но великий симбиоз Китая и остального человечества, начало которому было положено сорок лет назад, будет продолжаться и приносить удивительные плоды.
* * *
Сергей Шелин
ИА «Росбалт»