Почему Испания проголосовала за конец постфранкизма
Пузырь на рынке недвижимости покончил с эпохой стабильности. (Фото: «Nautilus»)
Прошедшие в воскресенье в Испании всеобщие выборы – относительно новая процедура для этой страны. Немалая часть голосовавших испанцев еще помнит, как они впервые получили возможность свободно избирать парламент в конце 1970-х, когда Испания наконец перешла от франкистской диктатуры к демократии.
Этот относительно мирный переход стал возможен благодаря ряду реформ, позволивших избежать слишком резкого разрыва с авторитарным прошлым и не дать повториться кровавым событиям гражданской войны 1930-х годов. Однако сегодня те решения, что неплохо работали в 1970-е, превратились в предпосылки глубокого политического кризиса, охватившего страну в последние годы. Его самые яркие проявления – незатухающий конфликт между центром и национальными автономиями, крах двухпартийной системы и падение популярности монархии. Победа социалистов на выборах дает возможность реформировать существующую политическую систему, положить конец постфранкистской эпохе и вывести Испанию на новый этап развития.
Методы транзита
После смерти Франко испанской правящей элите для сохранения власти в своих руках нужно было решить две ключевые задачи. Во-первых, не допустить новой гражданской войны, для чего требовались символы, способные объединить испанцев вне зависимости от их политических воззрений. Во-вторых, выбить почву из-под ног у тех политических сил, кто мог поставить под вопрос существовавшую структуру общества. На излете франкистской эпохи таких было немало – это и левые, которые надеялись, что с уходом диктатора Испанию удастся опять сделать республикой, и националисты в Каталонии и Стране Басков, мечтавшие отделиться от Испании. Все эти силы нужно было каким-то образом кооптировать в новую политическую систему.
Роль объединяющего символа должна была сыграть монархия, которая позаимствовала немало черт у прежнего режима.
Раздел демократической Конституции 1978 года, где описывается роль короля, местами дословно повторяет аналогичные статьи франкистского Основного закона 1967 года о роли «главы государства» (то есть самого генерала Франко).
Как и покойный диктатор, король в Испании находится над системой: он тоже глава государства, обладает неприкосновенностью, не несет ответственности (ст. 56) и уполномочен подписывать законы, созывать и распускать парламент, объявлять референдумы, назначать председателя и членов правительства и командовать вооруженными силами (ст. 62). В случае кризиса король выступает в роли арбитра и предлагает возможные решения.
Для борьбы с угрозой сепаратизма Испанию превратили в страну автономных сообществ, получивших широкие полномочия, которые с течением времени только увеличивались. Автономным статусом наделили не только Каталонию и Страну Басков, но и области, которые на него никогда не претендовали. Многие местные наречия, которые раньше считались не более чем диалектами кастильского языка, стали претендовать на официальный статус, а Википедия обогатилась тысячами статей на арагонском, астурийском и эстремадурском языках.
Многие региональные особенности были явно надуманными, зато политическая цель автономизации была достигнута – Каталония и Страна Басков стали не особыми регионами, как в былые времена, а лишь двумя из семнадцати автономий.
В то же время страна осталась унитарной, храня верность франкистскому лозунгу: «Испания – единая, великая, свободная!»
Еще одним важным шагом на пути к демократии стало приручение левых партий – социалистов и коммунистов, – которым после смерти Франко предложили сделку: вы признаете монархию, а мы вас допускаем к управлению страной. Левые не заставили себя долго упрашивать – соблазн получить доступ к власти оказался слишком велик.
Республиканские идеалы были отложены до лучших времен, социалисты отреклись от марксизма и превратились в одну из несущих опор постфранкистского режима.
Коммунисты тоже получили представительство в парламенте и умерили свою революционную риторику, за что вскоре жестоко поплатились, растеряв к середине 80-х годов поддержку масс.
Финальной гарантией политической стабильности в постфранкистской Испании стала избирательная система, выстроенная таким образом, чтобы парламент был собранием представителей не столько народа, сколько партий.
Испанцы голосуют на выборах за партийные списки, одномандатных округов в стране нет.
Кроме того, места в парламенте распределяются по методу Д’Ондта, который дает преимущество партии, занявшей первое место на выборах, уважает вторую и дискриминирует третью.
В Испании этот метод не только помог создать устойчивую двухпартийную систему, где у власти менялись социалисты и консервативная Народная партия, но и обеспечил лояльность региональных партий. Каталонские и баскские националисты, заняв на общенациональных выборах в своих регионах первые и вторые места, часто получали в кортесах большее представительство, чем те общенациональные партии, что заняли третье-четвертое место в целом по стране. Например, на выборах 2011 года блок Объединенных левых и зеленых получил почти 1,7 млн голосов, а каталонская партия Конвергенция и союз – 1 млн, но в нижнюю палату парламента прошли 11 левых депутатов и 16 каталонских.
Эрозия системы
Политическая структура, выстроенная в Испании после смерти Франко, оказалась достаточно стабильной и просуществовала более трех десятилетий. Все были довольны: старые элиты сохранили власть; амнистия 1976 года сняла ответственность за преступления, совершенные в годы гражданской войны и диктатуры; бывшие бонзы франкистского режима превратились в респектабельных правых политиков, ратующих за демократию; церковь сохранила привилегии; региональные и левые политики получили свою долю власти. Переход к демократии многие стали называть не transición, а transacción (сделка).
Вполне вероятно, что эта структура держалась бы и дальше, но в 2008 году грянул мировой финансовый кризис, который по Испании с ее огромным пузырем на рынке недвижимости ударил сильнее, чем по многим другим европейским странам.
Лечение экономики методами урезания социальных расходов привело к тому, что общество стало разочаровываться в политической системе.
Самым ранним и заметным проявлением кризиса стал крах двухпартийной системы и подъем новых сил. Движение Indignados («Возмущенные») 2011 года оказалось неподконтрольно существующим партиям и привело к созданию в 2014 году ультралевой партии Podemos («Можем»). В ответ социалистам пришлось сильно полеветь для того, чтобы совсем не растерять своих избирателей. Сейчас социалисты все-таки заняли первое место с 29%, но Podemos отбили у них немало сторонников, набрав 14%.
На правом фланге правившая Народная партия постепенно погружалась в кризис: по ее репутации сильно ударили не только жесткие меры бюджетной экономии, но и коррупционные скандалы, в которых замешаны многие лидеры партии, в том числе и тогдашний премьер Мариано Рахой. В результате сторонники консерваторов стали утекать к Ciudadanos («Граждане») с их более молодежной неолиберальной повесткой, а затем и к ультраправой партии Vox («Голос»).
Еще пару лет назад испанские ультраправые получали на выборах лишь доли процента, но каталонский кризис вывел их в большую политику – сейчас они впервые прошли в парламент, набрав более 10% голосов. Ciudadanos получили 16%, а некогда правившая Народная партия лишь немногим больше – всего 17%.
Не в лучшем виде переживает общий кризис и испанская монархия. Казалось бы, положение короля в конституционной монархии очень комфортное – он почти ни за что не отвечает, просто участвует в церемониях, поздравляет подданных с Рождеством и Новым годом и старается не попадать в скандальные истории. Только в особо критических ситуациях король должен играть роль арбитра, искать и указывать другим пути выхода из тупика.
Однако у испанских монархов не получается ни первое, ни второе.
Предыдущий король Хуан Карлос и его дочь инфанта Кристина успели попасть сразу в несколько громких скандалов, которые в 2014 году вынудили отца испанской демократии отречься от престола. Что же до роли арбитра, то с ней откровенно не справился нынешний король Филипп VI: когда в 2017 году в Каталонии пытались провести референдум о независимости, он фактически дал карт-бланш правительству на силовое решение конфликта. Этим король оттолкнул не только активных сторонников независимости (они и так не питали теплых чувств к испанской монархии), но и многих умеренно настроенных каталонцев.
Да и в остальной Испании институт монархии стал терять поддержку. Сегодня за его сохранение выступает меньше половины населения страны, а в Каталонии и Стране Басков на одного сторонника монархии приходится четыре противника.
Наконец, каталонский кризис, достигший пика осенью 2017 года, показал, что система автономий тоже уже не справляется со своими задачами. Да, в течение многих лет она смягчала сепаратистские настроения у басков и каталонцев, но ее оборотной стороной стал раздутый административный аппарат и коррупция. Эта система привела к ситуации, когда региональные политики могли шантажировать Мадрид, требуя все новых уступок, ведь утвержденные автономные статуты не были окончательными и могли пересматриваться.
За сорок с лишним лет истории испанской демократии ее главное территориальное противоречие никуда не исчезло: государство должно, с одной стороны, сохранять свой унитарный характер, а с другой – способствовать развитию автономий. Осенью 2017 года, во время беспорядков из-за каталонского референдума, стало окончательно ясно, что это противоречие грозит разрушить всю структуру испанского государства.
Что дальше
Распад старой партийной системы, дискредитация монархии и нерешенная проблема территориального устройства – все это разрушает ту общественную модель, в которой Испания прожила больше 40 лет после смерти Франко. Сами по себе эти проблемы не исчезнут, тут нужны новые системные решения, способные собрать по-настоящему широкую поддержку.
Понимая это, лидер социалистов Педро Санчес, возглавивший правительство в июне прошлого года, попытался найти способы вновь объединить испанское общество.
Его кабинет вел переговоры с Барселоной, предложил более социально ориентированный бюджет, настаивал на необходимости перезахоронить Франко из пышной гробницы в Долине Павших под Мадридом. Вместе эти шаги должны были показать, что Испания готова окончательно избавиться от наследия франкизма, перейти в новую эпоху с большей социальной справедливостью и без раскола страны на потомков победителей и побежденных в гражданской войне.
Но поле для маневра у правительства социалистов было невелико. В кортесах они располагали лишь четвертью мест, поэтому успех их инициатив зависел от того, удастся ли им договориться с Podemos, баскскими и каталонскими депутатами. Когда в феврале те отказались голосовать за проект нового бюджета, Санчес распустил парламент. Момент был выбран удачно –
на досрочных выборах социалисты смогли занять первое место, а три правые партии, больше занимавшиеся грызней между собой, чем борьбой с социалистами, даже в сумме не набрали достаточно голосов, чтобы сформировать правительство.
Правые партии выступают защитниками постфранкистского режима и считают неприемлемым пересмотр государственного устройства.
Левые говорят, что жить так, как сейчас, больше нельзя. Результаты воскресных выборов показывают, что испанское общество готово к переменам, и дают левым шанс вывести Испанию из затянувшегося постфранкистского периода – причем, если им удастся договориться с депутатами от региональных партий вроде Канарской коалиции или Баскской националистической партии, они смогут обойтись без поддержки каталонских партий, требующих отделения региона от Испании.
Как должен выглядеть выход Испании из постфранкистской эпохи, более-менее понятно – это демократизация избирательного законодательства, перехода от унитарного устройства к федеральному, проведение референдума о сохранении монархии. Вопрос в том, хватит ли у будущего коалиционного (первого в истории испанской демократии) кабинета сил их осуществить.
* * *
Александр Дунаев
Московский центр «Carnegie»