Галутное упрямство
Если бы вам понадобилось разбомбить величайшую из столиц мира, мы в принципе могли бы осуществить это руками каких-нибудь мелких служащих, у которых душа уходит в пятки, когда им надо войти к начальнику своего подотдела.
Б. Брехт
Статья Александра Кунина «Психиатрическая экспертиза Адольфа Эйхмана» опровергает, по замыслу автора, утверждение Ханны Арендт о заурядности мелкого чиновника, ставшего крупным убийцей.
На мой взгляд, в этой статье опровергается не то, что Ханна Арендт на самом деле говорила и писала в связи с делом Эйхмана, но некое (традиционно) приписываемое ей утверждение, не важно даже, правильно оно или ошибочно — в любом случае ошибочно приписывать его ей. Настоящая же ее позиция, похоже, не просто игнорируется, но умышленно заметается под ковер.
Прежде всего ознакомимся с собственной позицией автора статьи. Сначала он приводит мнения психологов и психиатров различной степени заинтересованности и знаменитости, увидевших в Эйхмане чуть ли не опасного маньяка, типа Чикатило. С ними он, правда, не соглашается, но… все же приходит к выводу, что в личности Эйхмана было некое отклонение от нормы, способствовавшее убийствам, и, стало быть, ошибается Ханна Арендт, считая, его нормальным человеком.
В контекстеВек мой, зверь мой Потеряв в Холокост треть народа, мы после этого воссоздали Израиль, сверхъестественно выиграли войны против многократно превосходящих врагов, взрастили современную экономику, совершаем удивительные прорывы в технологиях, в сельском хозяйстве, в медицине.
Что же может господин Кунин сказать нам об этой личности?
Адольф Эйхман был артистичен, легко (и, возможно, даже неосознанно) демонстрировал окружающим то, что они хотели видеть, и говорил то, что они хотели услышать. Эйхман в Берлине, Будапеште, Аргентине и Иерусалиме носил разные маски. Господин Кунин полагает, что истинное лицо его открывалось в момент демонстрации власти над людьми и утверждения важности и необходимости доверенной ему миссии Холокоста.
Но ведь все маски Эйхмана, считая и самую «безобидную», надетую в Иерусалиме, равно предназначены для манипуляции окружающими, подчинения их своей власти — он и в Альпах детишками руководит, и в Аргентине старается сплотить вокруг себя нацистскую эмиграцию, и даже в тюрьме пытается склонить евреев к «пониманию» своей деятельности.
Это неотъемлемый компонент характера, который Кунин именует «нарциссической личностью», т.е. каждая из масок в равной степени искренна и лжива.
Столь же неотъемлемым компонентом является приписывание своим занятиям очень важной МИССИИ. Причем, лишь весьма немногие обладатели такого характера свою миссию придумывают сами. Как правило, они, вызываются исполнить то, что Маяковский именовал «социальным заказом». Такой человек всегда готов свято и безгранично уверовать в любую идеологию, открывающую ему путь к власти.
Эйхман на полном серьезе выдает постулаты гитлеровской расовой теории, но готова спорить на что угодно, что окажись он в России двадцатых годов — был бы не менее горячим поборником пролетарского интернационализма. Такому человеку важно осознать себя носителем МИССИИ (все равно, какой, если только она признана обществом), важно быть уверенным в своем праве распоряжаться другими людьми.
По мнению господина Кунина обладатель таких свойств есть личность патологическая и потому вредная. Но так ли это на самом деле?
Давайте посоветуемся… ну, хотя бы с Сент-Экзюпери:
Ривьеру было безразлично, справедлив он в глазах людей или несправедлив. Быть может, слова «справедливость» и «несправедливость» вообще были лишены для него всякого смысла. […]
Своей суровостью он хотел не поработить людей, а помочь им превзойти самих себя. Наказывая их за каждое опоздание, он совершал несправедливость, — но тем самым он устремлял волю людей, их помыслы на одно: на то, чтобы в каждом аэропорту самолеты вылетали без опозданий; он создавал эту волю. […] Благодаря Ривьеру на всей линии в пятнадцать тысяч километров господствовал культ своевременной доставки почты.
Ривьер говорил иногда:
— Эти люди счастливы: они любят свое дело, и любят его потому, что я строг.
Может быть, он и причинял людям боль, но он же давал им огромную радость. «Нужно заставить их жить в постоянном напряжении, — размышлял Ривьер, — жизнью, которая приносит им и страдания, и радости; это и есть настоящая жизнь». («Ночной полет»)
После смерти Сергея Павловича Королева, легендарного «Главного Конструктора», доходили до меня стороной отзывы тамошних инженеров о новом хозяине: «Мелочь, что с него взять… Перед стариком-то (с ностальгическим придыханием) генералы дрожали!».
Вероятно, нет в нашем поколении людей, не посмотревших фильм «Председатель» с Михаилом Ульяновым в главной роли. Герой его — человек весьма жесткий, временами даже жестокий, абсолютно уверенный в важности своей миссии. Тем не менее, подвластные ему колхозники даже на собрании, в присутствии явно враждебного ему районного начальства не стесняются объявить: «Мы к Егору Иванычу претензиев не имеем».
Ривьер, Королев и Егор Иваныч — люди одного типа. В обращении не очень приятные, но необходимые на своем — руководящем — месте. Они уверены в себе, обладают четким сознанием своей «миссии» (хотя, как указано выше, не изобретают ее сами, но находят в рамках идеала, господствующего в обществе), умеют не просто подчинять других своей воле, но и увлекать их за собой, сплотить на службе общему делу.
Таких людей сравнительно немного — да много их и не требуется, но если бы какой-нибудь профессор психологии попробовал подчиненным их толковать, что такой-де характер «патологичен» — боюсь, сочли бы подчиненные, что у самого профессора «крыша в пути». Они-то знают: без Ривьера почта не дойдет в срок, без Королева «булава» летать будет как телеграфный столб, а без Егора Иваныча не отстоять от районной номенклатуры даже самое необходимое для выживания в деревне.
Именно к этому психологическому типу принадлежал, согласно цитируемым в статье описаниям, и Адольф Эйхман. Наполнить свои эшелоны, выбить для них паровозы с вагонами, протолкнуть по переполненным железным дорогам воюющей Европы — на такое, как хотите, способен далеко не каждый. За количество и качество проделанной работы наказывать его несправедливо — награждать надо. И если мы все же имеем к нему «претензиев», то говоря словами Галича:
А так, — говорят, — ну, ты прав, — говорят, —
И продукция ваша лучшая!
Но все ж, — говорят, — не драп, — говорят, —
А проволока колючая!..
В контекстеПро еврейскую трусость Что означает это лукавое стремление к равенству? Что в Бабьем Яру – символе Холокоста, месте гибели 150 тысяч евреев – еврейского мемориала не будет. С таким директором Центра Холокоста, как Подольский, с таким главным евреем Украины, как Зисельс, там будет построено все, что угодно, кроме еврейского центра памяти...
Люди с такой психологией, конечно, не ласковы. Но… все-таки не за каждым из них тянутся десятки тысяч трупов. В чем же причина, в чем особенность данного случая? Было ли в личности Эйхмана что-нибудь, коренным образом отличное от Королева или Ривьера? Судя по процитированным документам и толкованиям Кунина, ничего подобного психологи обнаружить не смогли.
Эйхман — не какой-нибудь Чикатило, которому нравился сам процесс убийства, Эйхману нравилось уважение подчиненных, повышение по службе, беспрекословное исполнение его распоряжений, получение желаемых результатов, и соответственно — комплиментов от коллег и соседей.
Миссией своей он считал Холокост вовсе не потому, чтобы что-то имел конкретно против евреев, также как Королев вряд ли что-то имел лично против жителей Нью-Йорка или Парижа, на которых нацелены были его ракеты. А вот просто — так карта легла, такая выпала миссия согласно господствующим мнениям соответствующего общества.
Адольф Эйхман вполне ЗАУРЯДЕН в своей «весовой категории», которая нигде никогда не была и не будет статистическим большинством, но известна она, как минимум, со времен Древнего Египта (вспомним Иосифа Прекрасного). И никто никогда — от легендарного фараона до Антуана де Сент-Экзюпери — ни в какой «патологии» ее не подозревал. Честь столь экзотического «открытия» принадлежит исключительно авторам экспертизы, засекреченной Бен-Гурионом (чуть ниже увидим, почему).
Итак, описание личности Эйхмана, сделанное психиатром Куниным, на патологию не указывает, но выводы, сделанные самим психиатром из им же представленного описания, недвусмысленно утверждают, что патология есть. Впрочем, он не оригинален. Та же самая странность наблюдается во множестве других психиатрических экспертиз со времени обсуждаемого процесса до наших дней. Почему?
А потому, что появился и до сих пор имеется в обществе «социальный заказ» на сокрытие причин и пружин Холокоста. В правде о нем не заинтересован был практически никто. Евреи надеялись, что после Освенцима антисемитизм невозможен, политики изо всех сил замалчивали родство большевизма с нацизмом, коммунисты во всем видели обострение классовой борьбы, вот и психиатры предложили свою версию.
И Гитлер-то, оказывается, бесноватый, и Сталин-то параноик… Но даже если так — ведь такие во всех обществах были, везде и всегда, только вот… не везде и не всегда именно они оказывались востребованными на роль главы государства и миллионы вполне здоровых (Эйхман в том числе) не признавали так легко своей «миссией» воплощение их параноидальных идей.
Если все дело в личностной патологии, то с ликвидацией Гитлера (или Эйхмана) вопрос о Холокосте можно считать закрытым, успокоиться и с надлежащей торжественностью сооружать монументы невинно убиенным. Если же Эйхмана признать нормальным, придется неизбежно осознать, что не сегодня-завтра те же самые деяния и другие нормальные могут совершить, что, говоря словами Брехта: «Еще плодоносить способно чрево, которое вынашивало гада».
Для Бен-Гуриона наличие реальной опасности было весомым аргументом в борьбе за существование Израиля, и он естественно не позволил господам психологам, наводить тень на плетень. Но Ханна Арендт пошла гораздо дальше.
Если вполне нормальный ЗАУРЯДНЫЙ (в своей «весовой категории») человек мог совершить ТАКОЕ, значит, зло в западной цивилизации стало БАНАЛЬНОСТЬЮ. Нет, господа, Холокост не непостижимое варварство и не приступ безумия, в нем угроза не только для евреев и не только немцев вина. С этим надо разобраться!
Вот разобраться она и пытается — в «Эйхмане в Иерусалиме», а еще больше в «Истоках тоталитаризма» — с ее выводами можно соглашаться или спорить, но подавляющее большинство оппонентов спорит вовсе не с выводами.
Они предъявляют Ханне Арендт претензии за якобы неверные суждения в области психиатрии (которых у нее отроду не бывало — ни правильных, ни ошибочных, а вот совсем-совсем никаких!), но на самом деле не могут примириться с тем, что на примере Адольфа Эйхмана поднимала она вопрос, как же огромное количество, вроде бы, вполне нормальных людей без малейшего протеста и угрызений совести исполняли решения, которые господа профессора объявляют безумными?
…А не хочется, господа-товарищи, задумываться над этим, ой как не хочется, и до сих пор еще не хочется, невзирая на очевидное возрождение тех самых, прежних тенденций… Потому-то и предпринимаются доныне попытки табуировать, заглушить и проигнорировать вопрос, который поставила Ханна Арендт.
* * *
Элла Грайфер
«Живой журнал»