Какова наша перспектива
Царское обличье, плаха с топором,
Сами возвеличили — сами уберём,
Мол, казните вора — и он не в счёт:
Настоящий ворон летит ещё.
А. Городницкий
В контекстеВосстание «жёлтых жилетов» Завтра в Париже будут закрыты музеи, в том числе Лувр и Эйфелева башня, также не будут работать театры, часть магазинов, отменяются запланированные спортивные состязания. Зато на Шанс-Элизе выйдут полицейские бронеавтомобили...
При описании этого явления самое трудное – отстоять его название. Что ни скажешь, кто-нибудь непременно заявит, что это-де «неправильные пчелы, которые делают неправильный мед», а настоящий-то социализм еще и не пробовал никто.
Прекрасное описание этого явления содержит книга «Социализм» Кристиана Нимица.
Сперва при виде очередной революции господа прогрессисты в воздух чепчики бросают, паломничают в Москву или Пекин и возвращаются, возвещая: «Там наше светлое завтра уже стало вчерашним днем».
Потом становится все труднее заметать под ковер всякие ГУЛАГи и берлинские стены, а также общее обнищание, и в конце концов приходится, почесав в затылке, объявить, что это-де был еще не настоящий ворон.
Причем, ни одна неудача профессиональных оптимистов не обескураживает, они терпеливо ждут следующих попыток, подобно расхитителю социалистической собственности из старого анекдота, что пытается из украденных с завода деталей собрать детскую коляску, да только все почему-то пулемет получается.
Нимиц совершенно правильно видит причину в мифологическом мышлении современных гуманитариев, но в порядке уточнения следует добавить, что мифология тут – специфическая.
Эсхатология – ожидание «конца света» с последующим появлением «нового неба и новой земли» – становится в обществе господствующей, когда близится конец соответствующей цивилизации.
Мечты о праведном царстве и небесном Иерусалиме не сбываются никогда, но они – надежный индикатор поисковой активности интеллигенции, которая первой замечает «грозные буквы на белой стене» и готова хвататься за любую иллюзию.
Вот тут-то и важно отделить мух от котлет: реальный социализм не похож на утопические фантазии, но значит ли это, что он не похож на РЕАЛЬНОЕ будущее? Может быть, стоит разобраться в том, что общего во всех этих попытках и какова наша перспектива.
* * *
Россия действительно не была готова к тому, чтобы жить по учению Маркса. Но укажите мне ту страну, которая готова жить по рекомендациям бородатых живодеров.
Виктор Суворов
В контекстеНация, религия и раса Результатом победы «революции Флойда» стало установление в стране доминирования идеологии неомарксизма, чёрного расизма с доктриной о «вине белых» в «привилегии белых», фактическая отмена Первой поправки конституции о свободе слова.
Работа В.И. Ленина «Империализм как высшая стадия капитализма» интересна со многих точек зрения.
Во-первых – прекрасный наглядный обзор нескольких исследований, описывающих глубокие изменения экономической структуры западного общества с отдельными несистематическими, но меткими отступлениями в область политики.
Во-вторых, совершенно верное утверждение, что эта (тогда еще новая) экономическая структура и есть, по сути, уже готовый социализм, изменения потребуются только в области политики, т.е. – в вопросе о власти.
Можно, правда, в порядке уточнения терминологии, возразить, что «империализм» есть «высшая стадия капитализма» не более чем капитализм – высшая стадия феодализма, в недрах которого он естественно развился, но не будем придираться к словам.
Действительно, не что иное как свободная конкуренция, в которой выживает сильнейший, неизбежно приводит к концентрации производства, капитала и управления обществом в индустриальных странах.
Ленин, правда, не упоминает о слиянии финансовой и технократической бюрократии с бюрократией государственной (политической), но, вероятно, в момент написания работы это было еще впереди.
Во всяком случае, он уже отмечает, что с фактическим исчезновением мелкой частной собственности де факто обессмысливается и буржуазная демократия как государственный строй.
Вполне логично: ведь квалифицированным избирателем, умеющим отличить реального государственного деятеля от беспочвенного мечтателя, вруна или демагога, может быть только обладатель опыта управления, хотя бы в рамках своей лавки, мастерской или фермы, а по нынешним временам наемным работником уже выгоднее быть, чем мелким собственником.
Ни тебе грабительских налогов, ни издевательских проверок, ни угрозы банкротства, особенно если твой работодатель – фирма «слишком большая, чтобы позволить ей развалиться», ну и совсем уж на худой конец – без пособия не останешься.
Зависимость выгоднее свободы, связи надежнее квалификации.
Таков-то нынче избиратель, и потому он определяет своего кандидата все больше по принципу трех «П»: пол-потолок-палец.
В контекстеСоциализм – новая религия Суть не в достоинствах марксизма как религии, а в том, что это религия. Любой, кто выступает за отделение церкви от государства в государственных школах, должен выступать против преподавания догматов Маркса или «антирасизма» как нарушения этого отделения.
Но что же придет на смену демократии? Такого вопроса Ленин не ставит, поскольку имеет в голове готовый ответ типа очередного сна Веры Павловны.
А не пора ли пробудить спящую красавицу? На осинке не родятся апельсинки – концентрация экономической власти, господа марксисты, неминуемо влечет за собой и концентрацию власти политической. Не может быть демократического империализма, а потому и демократического социализма нет и не бывало.
Первые (весьма насильственные!) социалистические эксперименты возникли после Первой мировой в разных углах Европы и даже где-то в Иране, но задавить их тогда не составило особого труда, поскольку население, не понимавшее своего счастья, интеллигентов-утопистов поддержать не спешило.
Устояли социалисты только в Италии и в России (позже, правда, присоединилась Германия). Не знаю, почему в Италии, но с Россией все ясно.
При всей экономической отсталости для социализма идеально подходил ее государственный строй: военно-бюрократическая империя, где немногочисленный промышленно-банковский сектор изначально был выстроен в виде монополистической олигархии, неразрывно переплетенной с государственной бюрократией, а мнения населения спрашивать вообще не привыкли.
Большевики действительно верили, что пролетарская демократия в миллион раз демократичнее буржуазной, но к вящему их разочарованию попытка все «отнять и поделить», которую позже, в целях маскировки, наименовали «военным коммунизмом», вместо немедленного схождения с небес свободы, равенства и братства, спровоцировала гражданскую войну.
Задавить ее помогла не только всеобщая усталость от войны мировой, не только процесс распада империи, обеспечивший большевикам поддержку националистов провинций, но и срочно введенный НЭП, т.е., практически возвращение (правда, временное) к экономической политике последних лет правления Романовых.
В конце концов, политико-экономическая структура устаканилась вот именно как империалистическая, как при социализме тому и быть надлежит, но утописты этого, конечно, никогда не признают.
Западная интеллигенция давно уже лишила СССР высокого звания «реального социализма», хотя на самом-то деле то же самое наблюдалось и наблюдается и в странах куда более развитых: ликвидирован (точнее, загнан в подполье) свободный рынок, вся экономика сосредоточена в едином более или менее технократическом управляющем центре, соответственно централизована и политическая власть.
А это значит, что и самые, что ни на есть, высокоразвитые державы фактически начинают жить по тем самым рекомендациям бородатых живодеров.
Правда, у них некоторое время все же занимает уход от демократической традиции в отличие от той же России, где ее не было никогда. Впрочем, особого сопротивления нет и не предвидится.
* * *
Всякий народ имеет то правительство, которого он заслуживает.
Жозеф де Местр
В контекстеКак это делается в Иерусалиме В «ковидный» год у нас был внедрён весьма своеобразный способ работы над проектами, оценить преимущества которого мне так пока и не удалось. Свежих впечатлений очень много, но для краткости я просто фиксирую для памяти некоторые моменты.
Ортега-и-Гассет вполне адекватно описывает современного западного человека как элемент «массы» – вечного подростка, капризного, непоследовательного, не желающего брать на себя ответственность за собственную судьбу.
Но вот обоснование – дескать, изобилие и досуг ему, поросенку, обеспечили, а к культуре не приобщили – представляется мне не совсем точным.
Интересно, кто и как сможет (даже если очень захочет!) «приобщить к культуре» кого-то другого, не ощущающего в том никакой потребности?
Предыдущие поколения работали не в пример больше и тяжелее, но как-то вот умудрялись хранить, развивать и наследникам предавать ту самую «культуру»: мифы и праздники, стереотип поведения, права и обязанности, необходимость взросления. И происходило это в рамках социальной структуры, именуемой ОБЩИНОЙ.
Община – это социум достаточно небольшого размера, чтобы люди лично знали друг друга. В нем существует иерархия (за место в ней всегда идет борьба, но структура признана всеми), общие представления, что такое хорошо и что такое плохо, общая идеология (религия), общие праздники, общее семейное право, и все это вместе составляет общую традицию.
Социальный контроль (веди себя так, как у нас принято, а то хуже будет), готовность помочь в беде (болезни, инвалидности, старости, вдовстве и сиротстве, несчастном случае и т.п. – зависимость всех от каждого и каждого от всех), и наконец, бессмертный боевой клич: «Наших бьют!».
Вопрос, кто прав, кто виноват, по определению не возникает, ибо «наши» против «не наших» правы всегда, и мы за «наших» всегда готовы к бою.
В контексте«Родительский налог» имени Мири Регев Во имя детей, которых забывают в машинах, Мири Регев за минуту до выборов решила пальнуть из пушки по воробьям. Она хочет взимать дополнительную плату с каждой машины, в которой перевозят ребенка - в среднем около 500 шекелей.
Общины бывают разные – от материнского рода до религиозной секты – различаются они в пространстве и времени, в зависимости от культурной традиции и производственных отношений, но всякий двуногий в норме должен принадлежать к какой ни на есть общине, потому что…
Есть схема философа Канта: исходная ситуация хомо сапиенса – голый человек на голой земле, дикий и агрессивный, при встрече с себе подобным норовящий его поприветствовать дубиной по черепу или копьем под ребро. Постепенно, в ходе исторического развития, он цивилизуется, дорастает до мирного взаимодействия сперва в объеме родоплеменного сообщества, потом народа и государства, а там, даст Бог, и до всемирного правительства дорастем.
По Канту первичен самодостаточный индивид, лишь со временем постигающий ценность общения, но по науке-то выходит совсем иначе.
Оказывается, этот самый дикий агрессивный из животного царства не в одиночку выделился, а в составе сообщества, внутри которого агрессию воленс-неволенс всегда приходилось умерить, а где есть «свои», там будут с неизбежностью и «чужие».
Да, постепенно в ходе исторического развития научился человек при виде чужого не сразу дубину в ход пускать, но это еще не значит, признать чужого своим, а без «своих» жить человек не приспособлен. Биологически. Помните, у Высоцкого:
Думал я — наконец не увижу я скоро
Лагерей, лагерей, —
Но попал в этот пыльный расплывчатый город
Без людей, без людей.
Бродят толпы людей, на людей непохожих,
Равнодушных, слепых, —
Я заглядывал в черные лица прохожих —
Ни своих, ни чужих.
Что это меняет? Да все меняет!
Если в исходном моменте человек – одинокий индивид, то смысл истории – стремление к якобы некогда утраченной естественной индивидуальной свободе и, соответственно, к признанию права на такое стремление за всяким другим индивидом, ближним и дальним, знакомым и незнакомым.
Если он уже в исходном моменте – член сообщества, то развитие индивидуализма допустимо лишь настолько, насколько его уравновесят центростремительные силы этого сообщества.
Стоит переступить эту красную линию – конец любой цивилизации и любой культуре, будь она, хоть империей, хоть республикой, хоть соединенными штатами. Любое государство, любой народ жизнеспособен лишь поскольку состоит из множества ОБЩИН. Это отнюдь не иносказание – безобщинное общество реально дичает и физически вымирает.
Но распад общины – не чья-то злая воля. Что ни говори, а насчет производственных отношений Маркс был-таки прав (впрочем, говорят, он это у кого-то позаимствовал): Ролевые, иерархические отношения людей во многом определяются тем, как они добывают пищу.
Так вот, способ ее добычи за последние века изменился так круто, что ныне нам, возможно, предстоит гибель не просто отдельной цивилизации, но скачок, подобный неолитическому переходу от присваивающего к производящему хозяйству.
* * *
Чтоб тебе жить в эпоху перемен!
Китайское проклятье
В контекстеОпасные яйца ...Но, возможно, мы хотя бы получаем качественные яйца? Отнюдь! Согласно исследованию Министерства сельского хозяйства, 30,6% кур в Израиле заражены сальмонеллой. Да, я тоже был в шоке, но это официальные цифры, которые черным по белому публикует Минсельхоз.
До неолита были люди охотниками-собирателями. По мнению Википедии жили группами, человек 20-30, это – расширенная семья, материнский род, т.е. дети одной матери, ее дочерей, внучек и т.п.
Отцы – приходящие, из других родов (семьи, где было не так, быстро повымерли от близкородственного скрещивания). Где-то приходили периодически, где-то оставались надолго, где-то отношения были парными, где-то полигамными, где-то – по выбору, где-то пары были устойчивы, где-то менялись легко, но главное – не отец отвечал за воспитание сына.
Сын относился к роду матери, его растили мужчины рода матери, их же собственные биологические дети относились к другим родам.
Современные дебаты на тему, был ли матриархат – результат недоразумения. Спрашивают, например, вправду ли женщины владели родовым имуществом… Да какое ж имущество у тех, кто коллективно собрал и тут же коллективно сожрал?
Могли ли женщины быть воинами… Среди охотников-собирателей профессиональных воинов НЕ БЫЛО вообще. Все члены рода были постоянно заняты добыванием пищи, конфликты с соседями длительными быть не могли (разве что вялотекущими), в противном случае обе стороны с голоду бы подохли.
Дрались за ресурсы, скопом все, кто мог, побежденных убивали, чтобы ресурсы на них не тратить (правда, говорят, что исключение могли делать для женщин, но мне кажется, это возникло позже).
Конечно, на охоте и в драке род возглавлял самый умелый в этих делах, т.е., чаще всего мужчина, но вот сохранение порядка внутри рода, соблюдение традиционной иерархии, разрешение конфликтов, совершение религиозных ритуалов несомненно было прерогативой женщины-матери.
Пережитки матриархата и поныне прослеживаются в культуре многих народов. Подчеркнутое уважение к матерям на Кавказе, порядок наследования статуса в племенах германцев (не сын вождя, но сын его сестры), предложение всякому гостю дамы напрокат у северных народов, культ Матери-Земли (у христиан преобразовавшийся в культ Богородицы или Параскевы-Пятницы), и наконец, ожесточенное преследование всякими патриархальными госрелигиями конкурирующей древней ЖЕНСКОЙ магии (ведьмы).
Но почему же от него, от матриархата, одни пережитки остались? Ответ на это вопрос: ВЕЛИКАЯ НЕОЛИТИЧЕСКАЯ РЕВОЛЮЦИЯ.
А состояла она в том, что место собирательства заняло земледелие, место охоты – скотоводство, и в результате стал человек производить больше, чем необходимо потребить для выживания и продолжения рода.
Вот тут-то и появилось ИМУЩЕСТВО, которое следует защищать (если свое), или у кого-то отбирать (если чужое), а с ним и возможность выделить для этого профессионалов, чтоб дрались, пока другие вкалывают. Появилось рабство, ибо был смысл эксплуатировать побежденного, который тоже производил больше, чем потреблял. И с тем пришел конец матриархату.
Потому что на роль профессиональных воинов годились главным образом мужчины (физически крепче, а главное – не тратят времени и усилий на вынашивание и выкармливание потомства). А кто сильней – у того всегда будет право на излишек, на высокий статус. И будет, что оставить наследникам – не роду, но биологическим, своим, и значит, появится стимул держать некую даму (одну или больше – сколько прокормит) постоянно при себе, чтобы дети были свои, а не чужие.
Так возникла патриархальная семья, отцовский род, а там – и соседская община – первоначально союз нескольких патриархальных семей-кланов.
Но матриархат передал в наследство патриархату отдельный мир мужчины и мир женщины. И соперничество, борьба за место в иерархии в каждом из них была своя, причем, в женском карьера во многом определялась именно рождением и воспитанием детей.
В женском мире существовало полноценное общение, были свои друзья и враги, свои заклинания и праздники, передавался специфический опыт, всегда были наготове помощь и поддержка, а мужчинам не было туда доступа (вспомните хоть «Грозу» Островского).
У мужчин функция была иная, и традиция диктовала, какой мужчина должен взяться, когда подойдет срок, за воспитание конкретного мальчишки (племянника или сына – на разных стадиях развития).
До неолита естественными и справедливыми всем казались родовая община, главенство женщин, имущественное равенство, отчужденность отцов от биологических детей и сексуальная свобода. После – столь же естественными и справедливыми представлялись соседская община, племя, народ (а там и государство), главенство мужчин, имущественная и социальная иерархия, целомудрие девиц, верность жен и ответственность отца за воспитание сыновей.
В контекстеПолный Элькабец Забыть про высокие зарплаты, «квиют» (постоянство) и статус «овдей медина» (госслужащих)? Что, сами понимаете, уже совершенно недопустимо! Давно всеобщих забастовок не было, соскучились?!
Конечно, перемены не были мгновенными, они заняли века, и мы не знаем, насколько заметны были они для самих участников и какие порождали конфликты. Но если сегодня патриархальные порядки представляются нам все менее естественными и справедливыми, значит в жизни снова произошли большие перемены.
До неолита еды добывалось в обрез, в общине было человек 20-30; после – с некоторым избытком, в соседской уже от начала 200-300 (потом стало больше); сегодня – еда вообще перестала быть проблемой, зато стало проблемой определение численности ее добытчиков.
Принято думать, что нынче для прокормления и удовлетворения всяких основных потребностей типа одежды и жилища нужно гораздо меньше рабочей силы.
Только это ведь – смотря, как считать… Куда, например, писать инженера с завода сельхозтехники? А того, кто изготовил для того завода станки? А оператора нефтеперегонной установки, что фермеру поставляет для трактора солярку? А тех, кто нефть добывает? А железную руду, чтобы сделать трактор? А откуда на том фермере штаны да сапоги, да на жене его платье?
Не уверена, что кто-нибудь когда-нибудь вычислял, какова доля каждого из участников. Во всяком случае, вокруг добывания хлеба насущного общину уже не создашь, ибо в нем участвуют согласованно и скоординировано тысячи людей, разделенных тысячекилометровыми расстояниями, незнакомых друг с другом, а координация и согласование стало отдельной и необходимой профессией.
Всем известно, к чему привела советская попытка, обойтись без буржуев – знаете простое русское слово «дефицит»?
В процессе добывания пищи и прочих матценностей разделение труда и координация достигли неслыханных высот, зато разладились они в области не менее жизненно важной: в человеческом общежитии и воспитании потомства. Без общины человеческого детеныша вырастить очень сложно, ибо отдельного, специфического мира женщины больше нет.
Сравните, например, ситуацию Вронского, у которого есть профессия, клуб, друзья и т.д., с ситуацией Анны, запертой в четырех стенах.
Требование эмансипации, равноправия изначально включало кроме политических прав как раз право на профессиональную деятельность, на вступление в мир мужчин: своего-то ведь мира больше не было, зато значительно расширился круг профессий, что женщине по силам. Решающий сдвиг произошел в результате двух мировых войн, когда жены с успехом заменили ушедших на фронт мужей, да и в армии нашей сестре дело нашлось.
И затрещала парная семья, и отношения между супругами все больше сводятся к удовольствию от секса, а в старости - к страху одиночества, детям же в жизни места не остается вовсе. (Отсюда и многочисленные теории с приравниванием гомосексуальных связей к семье – а что, дети ведь теперь не главное!).
Во времена донеолитические за воспитание ребенка отвечал род его матери. После неолита – клан его отца. Сегодня за него, как ни печально, не отвечает никто, кроме парной семьи, а она одна не тянет и никогда не тянула (»помощь» социальных служб, как всякой бюрократии – хуже, чем ничего).
Рождение ребенка – не естественная часть нормальной жизни, но серьезная дополнительная нагрузка, и надо хорошо подумать, прежде чем брать ее на себя.
Выходом из положения может быть только возможность воспитания без отрыва от нормальных занятий, от продолжения карьеры.
Прежде мир женщины автоматически был миром матери, а мир мужчины – миром отца. Ребенок учился, подражая взрослым. Не знаю (и никто не знает), как это обеспечить: вернуть ли домой мать, или (как происходит сегодня у некоторых ортодоксальных евреев) наоборот, перенести основную нагрузку по воспитанию на отца, чья работа (изучение Торы) возможна и из дома.
А может, еще наоборот – работа будет организована таким образом, что подрастающий ребятенок будет сразу вовлекаться в нее. А может… во всяком случае, ни один из мыслимых или немыслимых вариантов невозможен без поддержки общины.
Капитализм – точнее, развитие техники – еще до империализма разрушило на Западе общину деревни и городского квартала, а замены им пока не нашлось, культуру передавать стало нечем, и пошло постепенное одичание и вымирание.
* * *
Моссовет — в Москве хозяин,
Он заботится о нас.
А. Барто
В контекстеСельскохозяйственный террор Жалобы фермеров в полицию на действия “сельскохозяйственных” преступников в Галилее и Негеве, в подавляющем большинстве случаев — остаются без ответа. Бывает и так, что, поймав с поличным воров или поджигателей, обнаружив у них, в том числе, ворованные тракторы и другое имущество, полиция — отпускает их восвояси.
Возможно, именно в общинности усматривал Комманифест «идиотизм деревенской жизни». То ли дело огни большого города – сам себе голова, никакого социального контроля: хочешь – работай, не хочешь – воруй, пока не поймают, хочешь с Васей водись, хочешь – с Петей, а надоело – ну, и ушел, никому ничем не обязан.
Только свобода-то эта – до первого ухаба. Никто уже тебя не поддержит в болезни, в сиротстве, в старости, да просто в одиночестве, не защитит от обид и притеснений любого, чей кулак тяжелей. Никто, кроме… чиновника.
Человек массы зависимость от чиновника считает свободой, поскольку главная свобода для него – свобода от ответственности.
Пусть полиция, чисто технически, защита не слишком надежная (где именье – где наводненье!), зато и рисковать не надо, вступаясь за жертву бандитов. Пусть невелико пособие по безработице – зато и ты не обязан делиться доходами с тем, кому не повезло.
Поскольку человек массы от чиновника ожидает обеспечения на все случаи жизни, он приписывает ему прямо-таки божественное всемогущество. Александр Городницкий упоминает в своих мемуарах о советском начальнике, что ничтоже сумняшеся поинтересовался, каким образом партия и правительство могут управлять дрейфом континентов.
Грета Тунберг ультимативно требует от генсека ООН, немедленно отменить глобальное потепление. Израильская общественность разделилась на два лагеря: одни в неумении ликвидировать коронавирус обвиняют Натаньягу, другие – Беннета, идея, что пока еще никто не нашел способ сделать это, не приходит в голову ни тем, ни другим.
И в мыслях не усомнится человек массы в единоспасающей чиновничьей власти.
Возжелает, разве что, «плохого» чиновника на «хорошего» поменять, а всего бы лучше – в чиновники самому пробиться. Кто еще помнит лозунги Коминтерна, не даст соврать – именно это всегда и обещали ему борцы за социализм.
Одна беда: бюрократическая система функционирует по своим законам, а не по проектам возведения хрустальных дворцов.
Шанс на повышение имеет в ней самый глупый, что начальника уж точно не подсидит, это, то есть, при прочих равных, но равными они не бывают практически никогда. Официальные преимущества имеют представители привилегированной расы, национальности, вероисповедания, идеологии, почти официальные – родственники, знакомые и соседи начальника.
В бюрократических системах всегда так было, но не всегда во всех делах последнее слово оставалось именно за этими системами.
Сегодня в западном мире на всех командных высотах – от мухосранской мэрии до самой могущественной транснациональной корпорации – восседает не хозяин, который своим карманом ручается за результат, и не специалист, который умеет что-то делать, а
чиновник, который не отвечает ни за что, зато озабочен главным образом расширением власти – лично своей и своей системы.
В результате решения принимает тот, кто наименее для этого приспособлен, и они, естественно, оказываются провальными – взять хоть давнее бегство американцев из Вьетнама и недавнее – из Афганистана. Притом, что реальные профессионалы и в штабе, и в разведке были, но их-то как раз и не спрашивали.
В контекстеПрощай, полицейский! Полиция не просто «прогнулась», а продемонстрировала гибкость, достойную «борьбы нанайских мальчиков»! А ещё говорят, что это мы с Америки пример берём... Да нет, это они у нас свои проекты в «пилотном режиме» обкатывают.
Даже самые неграмотные феодалы понимали, что потребить можно только произведенное, а если у мужика отнять все, включая посевной материал, то на будущий год придется лапу сосать.
Бюрократ (во всяком случае, современный, социалистический бюрократ) такими мелочами не заморачивается. В блаженной памяти СССР он бестрепетно устраивает голодомор, а в современной Америке на полную катушку запускает печатный станок.
Как правильно отмечала Маргарет Тэтчер, социализм заканчивается тогда, когда заканчиваются чужие деньги, на которые он существует.
Абсолютизация государственной монополии на насилие (проще сказать – абсолютный запрет на самозащиту) автоматически открывает зеленую улицу любым преступлениям. Ведь преступника, который готовился и обдумывал свой план, поймать и посадить куда сложнее, чем жертву преступления, пытающуюся защищаться всем, что под руку подвернется.
И потом, вору тюряга – дом родной, отсидит, выйдет – и за старое. Иное дело – законопослушный гражданин, которому и за решеткой неуютно, и после отсидки карьеру непросто возобновить.
Женщина может получить по квоте высокооплачиваемую должность, зато не смеет эффективно сопротивляться «трансгендерному» изнасилованию.
Фермер не имеет права стрелять в «безоружную» банду, угоняющую его стадо.
Пенсионер попадает под суд за выстрел в грабителя, поскольку не может доказать, что стрелял до того, как бандит обратился в бегство (а если бы он вернулся?).
Родители, которые не в состоянии оплатить частное учебное заведение, не имеют права выбирать школу для своих детей.
Инфляция, не меняя номинала, за 10 лет все твои трудовые сбережение уполовинит, зато государственная, собесовская пенсия худо-бедно будет расти.
Не знаю, записано ли это правило в каком-нибудь социалистическом катехизисе или как-то так, само собой разумеется – щедрость власть имущих прямо пропорциональна не пользе, приносимой данным индивидом обществу или даже им самим, но степени его зависимости от них.
Тотальная зависимость каждого от переплетенной, комбинированной власти государства и технократии, финансовой олигархии и транснациональных корпораций с каждым днем сильней, и не сулят эти удавьи объятия Западной цивилизации ничего хорошего.
Коль скоро Рим покатился вниз, за варварами дело не станет.
* * *
Элла Грайфер
«Живой журнал»