Ефим Фиштейн – о новых ценностях
В стихах и прозе, тем более в комментариях аналитиков, преобладают рассуждения о том, столько еще осталось жить кровавому путинскому режиму. Получается, что недолго, и от этого на душе делается приятно и светло. Веселее ждать, зная, что это ненадолго. Но такая констатация – еще не пища для ума.
Смущает то, что подобные замыленные откровения повторяются из раза в раз годами, не теряя убедительности, но порядком надоедая. Боюсь, что, когда предсказания сбудутся, этого могут просто не заметить – слишком приелось.
В контекстеЧеловек, придумавший путинизм В 1970-е годы советские люди относились к внедрявшимся в СССР нормам коммунистической морали с плохо скрываемой насмешкой. Чтобы хоть как-то существовать в обществе почти победившего социализма, нужна была двойная мораль. Притворяешься, что исследуешь реализм (а то и соцреализм), а сам строишь теорию знаковых систем.
Смущает и другое: блестящий анализ заканчивается обычно одномоментно – режим пал, от него осталось мокрое место. Дальше вроде бы делается до зевоты неинтересно. А ведь на самом деле тут-то и начинается самое интересное, и для смелых предположений, и вообще по жизни.
Я имею в виду даже не дежурные страшилки о братоубийственной резне с надлежащими потоками крови, о территориальном развале, о риске свалиться в еще более крутую диктатуру, о разгуле людоедских инстинктов и прочих прелестях разрухи.
Меня интересует самое общее: какой тип цивилизации может сложиться на развалинах путинизма?
Ждать ли чего-то более или менее западного – ну, может, в уцененном варианте, с праздничной скидкой – или возобладает нечто ордынское, кочевое и хищное? Вопрос не праздный, потому что от ответа на него зависит смысл прогноза: будет лучше, будет хуже или дальше ехать некуда? Ожидать нам путинского конца с радостным томлением или, скорее, с тягостным предчувствием кошмара?
Вообще-то российское общество всегда умудрялось заимствовать у Запада только самые поверхностные, первоплановые проявления, не понимая сути его социальной механики, не зная его движущих сил, которые только и ответственны за процветание, культурный и прочие подъемы. Об этом библиотеки писаны, нет смысла повторять.
Запад был силен не стрижкой-брижкой боярской бороды, не париком, пересыпанным нафталином, не камзолом и лосинами с гульфиком, а только особой верой в себя и свою правоту, которая зиждилась на неповторимой, воинственной и вселенской духовности, вечно жаждущей подвига.
Традиции трудноискоренимы: многим в России и сегодня представляется, что важно, по Эриху Фромму, не быть, а казаться.
Конечно, Запад давно не тот, но Россия все еще та же.
Как понять странное, по меньше мере, поведение нечистой парочки предполагаемых агентов-отравителей в ходе междусобойчика с Маргаритой Симоньян?
С какой стати было по умолчанию допущено постыдное предположение, что в действительности они, полковничье племя, – голубые мальчики, все делят пополам: и малый бизнес, и интерес к познавательным путешествиям, и постель королевских размеров, и козью ножку с травкой? Кому понадобилось ввести в сценарий этот странный момент со всей его застенчивой недосказанностью?
Недалекая пресса поспешила с заключением: поскольку геев, и тем более марафетчиков, среди сотрудников ГРУ по определению быть не может, ибо они не воины, слишком мягкотелы и ненадежны, к тому же вечно обкурены, то напрашивается вывод, что эта парочка не из военной разведки. Туристы, что и требовалось доказать.
Такой вывод если о чем-то и свидетельствует, то только о глубоком и доскональном невежестве толкователей. Живая история кишит примерами отменных бойцов, которые практиковали однополую любовь. Среди кадетов юнкерских училищ Пруссии и офицерского корпуса Британии таких было пруд пруди, что не снижало общей боеспособности их армий.
Величайший воитель всех времен Александр Македонский, не чета гэрэушным холуям, через все битвы провел верного эфеба Гефестиона и даже в жены они взяли двух сестричек, дочерей поверженного Дария III, образовав не любовный треугольник, а супружеский тетраэдр.
Отец Александра, царь Филипп, разгромив под Фебами отряд юношей-любовников, уверял, что в жизни не встречал более стойких бойцов, больше смерти опасавшихся позора в глазах своих избранников.
По описанию Плутарха, стоя над телами павших юношей, державшихся за руки и в минуту смерти, Филипп Македонский вскричал: «Погибель каждому, кто скажет, что их любовь была постыдной!» О наркоте и говорить не приходится: из воспоминаний перебежчиков мы знаем, что ей всегда было самое место в ЧК, доблестные разведчики только тем и баловались, что нюхали кокс и курили дурь.
В контекстеСимоньян на пальмовом масле Даже если вы никогда не брали интервью, у вас наверняка остались к П. и Б. вопросы. Например, почему они неделю прятались от СМИ, хотя обычно невиновные, когда их обвиняют в преступлении, сразу ищут контактов с журналистами? Или — почему маршрут П. и Б. пролегал по ту сторону железной дороги, где не собор, а дом Скрипалей?
Подозреваю, что не это было смыслом гэбистского розыгрыша. Совсем другое они хотели сказать миру. Примерно это: «Вы чё, пацаны, своих не узнаете? Мы такие же поганцы, как вы – с подлецой, с паскудством, без идейных закидонов, на нас клейма ставить негде. У вас же и учимся».
И подонки в чинах и погонах по-своему правы. На Западе идет переоценка ценностей. В герои наших дней выходят самые недостойные, самые отвратительные.
Это давно не лермонтовские «лишние люди», не благородные чудаки, разминувшиеся со своим временем и местом, вечно чужие в обывательской среде. Такие понятия, как рыцарское поведение, верность слову, верховенство чести, человеческое достоинство, любовь к своему народу, устарели настолько, что произносить их вслух считается неприличным.
Они давно не отражают никаких жизненных реалий и только выдают отсталость тех, кто такие ценности еще исповедует.
Внимательно читая американскую, скажем, прессу, поражаешься тому, какие человеческие типы выходят в герои. Какие черты характера, помыслы и поведенческие модели считаются достойными воспевания и подражания!
«Все мы сегодня Майкл Коэн!» – нередкое название газетной статьи, перепев лозунга трехгодичной давности: «Мы все Шарли Эбдо!» Майкл Коэн, с которым отождествляют себя прогрессивные газетчики, – не рыцарь без страха и упрека, не пожарный, вынесший из огня ребенка, не хирург, победивший смерть, не гениальный художник, сгинувший в нищете.
Это клятвопреступник, нарушитель присяги и профессионального этического кодекса, легко пошедший на сделку со следствием за послабления в суде.
Я промолчу для ясности о сомнительном нравственном уровне такого следствия и такого суда, которые за предательство, за нарушение этики, за попрание клятвы предлагают серьезные поблажки, вплоть до освобождения от наказания. Если это не легальное нравственное разложение и коррупция, то что же?
Разброс по-настоящему велик: выбирать приходится между тюремным сроком в несколько десятков лет и освобождением под залог, ну, может быть, денежным штрафом. Кто же в такой ситуации не выберет второе, не станет предателем и не вспомнит именно те детали, которых так добивается прокурор?
В случае с Коэном суду все ясно – он, как и полагается герою наших дней, вел себя как профессиональный клятвоотступник, но сознательный гражданин: задолго до прокурорской моральной взятки он уже записывал на мобильник свои беседы с Дональдом Трампом. То есть на момент ареста был во всеоружии и имел что предложить следователю для натурального обмена.
Адвокатское ремесло основано на абсолютном доверии клиента к защитнику, но это качество из старых времен.
Кому-то может вспомниться стукачество Павлика Морозова, заложившего и подведшего под расстрел свою родню. Аналогия работает не вполне: юный пионер был просто сознательным дурнем, стучал из идейных соображений. Юрист Коэн, в отличие от пионера Морозова, сначала попался на воровстве и сокрытии налогов в особо крупных размерах, а попавшись и осознав, чего от него добивается прокурор, решил донести на клиента.
Только так сегодня в глазах общественности можно выйти в герои и стать образцом для подражания.
Героизм заразителен, особенно если за него принимается подлянка, подножка, подстава, если есть общественный запрос на любую грязцу. Глядя на адвоката, решила воспользоваться моментом и порноактриса, в свободное от съемок время дорогая потаскушка, творческий псевдоним которой можно перевести как «Даниэла – буря и натиск». Она выбросила на книжный рынок бестселлер о том, каков президент США в постели.
Оказалось, что совсем не такой штурмовик, как она: с женщинами спит плохо, во сне похрапывает, а главное, так недоразвит, что ей, опытной многостаночнице, при виде его карликовых чресел хотелось хохотать в голос. Пишу «главное» не случайно, ибо именно и только эти пассажи перепечатывали бульварные издания Америки, а других практически в природе не осталось.
Некоторые даже предложили спецпрокурору Роберту Миллеру вызвать героя книги для медосмотра и дачи показаний.
Видимо, если свидетельство очевидицы о содержимом штанов президента подтвердится, то сговор Трампа с Путиным можно будет считать доказанным.
В контекстеПетров и Боширов Если бы я такого человека встретил на улице, у меня не было бы и маленького, даже самого маленького сомнения, что передо мной кадровый офицер. Вот у него погон нет, а я их вижу. И там не меньше, чем капитан. Длинная прическа может отвлечь, но только неопытный взгляд.
Если кто-то думает, что переоценка ценностей не затронула таких центровых и сермяжных истин, как самоценность красоты, то он глубоко заблуждается. Затронула, и еще как! Красота теперь в лучшем случае подозрительна, считается отрыжкой прошлого.
В западных культурах понятие прекрасного занимает (или занимало до недавнего времени) особое место – фактически это и есть главная духовная скрепа человечества, выражаясь языком путинского плаката.
При всех исключениях, которые подтверждают правило, красота – это достоинство универсальное, самодовлеющее, не нуждающееся в доказательствах. Красота поднимает и облагораживает человека. Всем хочется, чтобы мир вокруг был прекрасным и удивительным, чтобы он поражал нас эстетическими законченностью и совершенством.
Так зачарованно мы смотрим на крылья бабочки, на их сверхъестественную симметрию, вдруг сознавая, что такие лекала бывают только на самом верху, в руках создателя. Абсолютная красота женского тела – недостающее пятое доказательство Божьего бытия.
В представлениях древних греков исключительная красота вообще не могла сочетаться со злом. Такая концепция именовалась калокагатия.
Термин сложен из двух слов: красота и добро. Когда афинская гетера Фрина предстала перед судом по обвинению в богохульстве (а заключалось преступление в том, что Пракситель, ваяя знаменитую статую богини любви Афродиты, снимал мерки именно с Фрины, своей возлюбленной), у ее защитника кончились разумные аргументы, и он в отчаянии сдернул с нее просторный хитон. Присяжные до такой степени поразились невиданной грациозности и совершенству ее божественных форм, что без единого слова вывели на табличках слово «невиновна».
Те, кто вырастал в Совдепии, помнят, что так было не всегда. Многие застали время, когда быть уж очень красивым считалось зазорным, это считалось подспудным пренебрежением коллективом.
При виде пригожего личика, не говоря уже о телесных прелестях, у мастеров соцреализма возникали серьезные сомнения: достаточно ли сознательна их обладательница, знакома ли она с ценными указаниями партии?
За идеал полагалась скульптурная группа «Рабочий и колхозница». Правильные люди могли испытывать чистую радость от товарищеского соития, не снимая при этом кирзовых сапог, заляпанных строительным раствором. Кто мог подумать, что такие времена вернутся! Но вернулись.
В США организаторы конкурса красоты отменили категорию прохода девушек в купальных костюмах. Разъяснения настолько эмблематичны, что тянут на манифест поколения. Вид полуобнаженного женского тела, якобы, бесцельно возбуждает зрительские фантазии, будит в мужчинах социально вредные предаторские инстинкты, неуместное вожделение, которое продвинутое общество пытается повсеместно подавить.
Ко всему еще выделение наиболее симметричных и обтекаемых тел из числа участниц состязания может серьезно обидеть их менее обаятельных товарок: те могут почувствовать себя жертвами дискриминации, хотя по уму и знаниям другим не уступают.
Поэтому победительницы нынче на конкурсе отбираются не по совершенству тела, а по содержанию души.
Притязательное жюри оценивает ответы девушек в зависимости от того, насколько хорошо они знают принципы современного обществоведения, разбираются в истории, следят за информационной текучкой, ориентируются в политике и вопросах гендерного и расового равенства, остроумны и естественны в своих реакциях на вопросы.
Провокатор может спросить, полагая, что кого-то этим уест: «Чего-чего конкурс?» Но ерничество в данном случае выглядит совсем не смешно, потому что подлинная красота может заключаться и в уродстве, и это даже более естественно и укоренено в бытоэпосе.
Просто современное прогрессивное видение является рабочей альтернативой устаревшему обывательскому представлению о прекрасном.
Есть в Лондоне Трафальгарская площадь¸ которую многие называют «сердцем Англии». Джордж Оруэлл в романе «1984» переименовал ее в площадь Победы. На площади стоит обширный скульптурный ансамбль, долженствующий являть собой триумф викторианской воли над варварским миром. На постаментах возвышаются фигуры государственных деятелей прошлого, сегодня уже подзабытых.
Постаментов четыре, но статуями героев украшены только три из них. Четвертый сто лет пустовал, но лет двадцать назад лондонская мэрия решила превратить его в площадку экспериментального искусства. С той поры на постаменте, в одном ряду с героями, красуются самые разные продукты современного творчества.
Смысл объекта тут же пространно объясняется.
В контекстеTimes рассказала о лаборатории по производству «Новичка» под Саратовом Согласно позиции Лондона, Скрипалей отравили веществом именно российского происхождения. Глава лаборатории Портон-Даун при этом отмечал, что перед его специалистами не стояло задачи установить страну происхождения вещества.
На первый взгляд, памятник может показаться ублюдочным, на нем какие-то обрубки тела, но если прочитать пояснительный текст, становится понятно, что уродец на постаменте – исключительно достойное существо, жертва капиталистической погони за прибылью.
Неудачный медикамент вроде «контрегана» на основе вещества «талидомид» привел к появлению в Европе какого-то количества пострадавших от него людей с атрофированными конечностями.
Жертва фармацевтических гиен Алисон Лэппер, увековеченная в скульптуре «Се, человек», вне всякого сомнения, заслуживает всяческого уважения – поэтесса, практически без рук и без ног, но беременная.
Газеты Британии сошлись во мнении, что именно таких героинь надо ваять в мраморе, а не пустых красоток-натурщиц. Левое (и потому самое прогрессивное) издание The Guardian отметило: «По своей внутренней красоте эта Алисон – покруче античной Фрины».
Поскольку по решению специальной комиссии произведения современного искусства на четвертом постаменте сменяются каждые два года, на нем успело покрасоваться какое-то количество концептуальных инсталляций, причем чем концептуальней они были, тем длиннее становились разъяснения.
Непросто было объяснить лондонцам и туристам всю глубину и художественную мощь проекта под названием «Дареный конь». Название относилось к скелету дохлой лошади, на которой в режиме реального времени шла трансляция индексов Лондонской биржи.
Проект, названный «Корабль Нельсона в бутылке», демонстрировал всю убогость имперского прошлого Британии, владычицы морей.
На ура был принят объект «Лучше не бывает!», представлявший собой большой палец высотой в 3 метра, устремленный в небо. Понять смысл было бы непросто, если бы не мэр Лондона Садик Хан, который при открытии большого пальца пояснил публике: с тех пор, как он возглавил муниципалитет, жить в городе стало лучше, прибавилось оптимизма и веры в будущее.
Не всем, конечно, присуще столь острое чувство современности, всегда находящей эстетический идеал в уродливом. Директор Лондонской национальной галереи Николас Пенни сравнительно недавно попенял комиссии, отбирающей только самое интересное и неказистое, за то, что «выставляемые работы противоречат архитектурному характеру Трафальгарской площади и превращают постамент в площадку, которую можно использовать совершенно неподобающим образом для высмеивания британской истории и современности».
В конце концов, чем плох был пустующий четвертый постамент – именно зияющая пустота открывала простор для воображения, не чета художественным потугам, смысл которых приходится долго и нудно объяснять.
Один притязательный читатель, очевидно, недовольный моим образом мысли, оставил под одним из моих текстов коммент: «Опять все те же вопли! Лучше птиц послушать...»
Послушать птиц всегда хорошо. Но если читатель не Франциск Ассизский, он вряд ли поймет, о чем они, собственно, так самозабвенно щебечут.
Потому что птичьи песни из другой оперы – из той, в которой красота все еще спасает мир.
* * *
Ефим Фиштейн
Статья любезно прислана автором